Он неожиданно замер. Жестом прервал музыкантов и попятился назад, в свой кабинет. Резко обернулся и оглядел длинные столбцы цифр и замысловатых геометрических построений.
— Да, — прошептал Мюнхгаузен. — Сегодня или никогда! Он услышал голос Марты:
— Карл, я хочу знать, что ты придумал!
— Тсс! — Мюнхгаузен поднял палец к губам. — Не торопись… Пусть это будет для тебя сюрпризом.
Она подошла сзади и обняла его. Тихо возникла тема их шутливого танца.
— Карл, это не повредит нам? Может, обойдемся без сюрприза? В такой день…
— Именно в такой день!.. Посмотри на их лица, — Мюнхгаузен указал на ряд портретов. Из золоченых рамок на Мюнхгаузена и Марту смотрели ученые мужи и блестящие мыслители древности.
— По-моему, они улыбаются нам, — прошептал Мюнхгаузен. — От тебя я держу свое открытие в тайне, но им я уже рассказал…
Некоторые лица, изображенные на портретах этой домашней галереи, слегка посветлели…
Галерея живых современников Мюнхгаузена, восседающих в первых рядах зала для судебных заседаний, выглядела гораздо торжественнее и монументальнее.
Судья говорил с пафосом:
— Господа, процесс, на котором мы присутствуем, можно смело назвать необычным, ибо в каждом городе Германии люди женятся, но не в каждом им разрешают развестись. Именно поэтому первое слово благодарности мы приносим его величеству герцогу, чья всемилостивейшая подпись позволила нам стать свидетелями этого праздника свободы и демократии!
Он ударил молоточком в медный гонг, раздались аплодисменты.
К зданию ганноверского суда подкатила карета, из которой проворно выбрался Мюнхгаузен, завершая на ходу длительный диалог с Мартой.
— Нет, нет, на ходу этого все равно не объяснишь… — поспешно говорил Мюнхгаузен. — Если я тебе скажу, что в году триста шестьдесят пять дней, ты не станешь спорить, верно?
— Пойми, дорогой, если это касается нас.
— Это касается всех. Земля вращается вокруг солнца по эллиптической орбите, с этим ты не станешь спорить?
— Нет!
— Все остальное так же просто… — он бросился к центральному входу. Марта осталась в карете.
На трибуне стояла баронесса.
— Трудно говорить, когда на тебя смотрят столько сочувствующих глаз. По традиции мужчину после развода объявляют свободным, а женщину брошенной… Не жалейте меня, господа! Подумайте о себе! Много лет я держала этого человека в семейных узах и тем самым спасала от него общество. Теперь вы сами рубите это сдерживающее средство. Что ж… — она усмехнулась и закончила с пафосом: — Мне жалко вас! Не страшно, что я брошена, страшно, что он СВОБОДЕН!
Толстые разодетые горожане из первых рядов отдувались и вытирали слезы кружевными платочками.