— Хорошо! — устало вздохнул он. — Я все подпишу… Раз новый день никому не нужен, пусть будет по-вашему…
— Ну вот и славно, — довольный герцог поднялся с места и похлопал барона по плечу. — И не надо так трагично, дорогой мой. Смотрите на все это с присущим вам юмором. В конце концов, и Галилей отрекался!
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно! — с улыбкой ответил Мюнхгаузен.
Марта на цыпочках пересекла гостиную и, улыбнувшись музыкантам, торжественно взмахнула рукой.
Музыканты тихо заиграли.
В одной из дверей показалась встревоженная физиономия бургомистра. С верхней галереи смотрел вниз озадаченный Томас.
Марта успокоила их взглядом. Приблизилась к кабинету Мюнхгаузена и осторожно заглянула в дверь.
Возле пылающего камина барон Мюнхгаузен сжигал свои рукописи, рисунки, замысловатые схемы… Потом в его руках появилась книга.
Он перевел взгляд на приоткрытую дверь.
Бургомистр, Марта и Томас стояли на пороге и смотрели на него с напряженным вниманием.
Бургомистр сделал успокаивающий жест и прошептал:
— Но помните, что втайне вы можете верить! Втайне…
— Я не умею втайне, — вздохнул барон. — Я могу только открыто.
Он начал листать книгу.
— Ну-ну, мой друг, — бургомистр сделал шаг вперед, с трудом подыскивая нужные слова, — во всем есть хорошая сторона. Во всяком случае, город перестанет смеяться над вами.
— Да! — Мюнхгаузен отступал в темный угол кабинета, словно готовясь к прыжку. — Я не боялся казаться смешным…
Это не каждый может себе позволить. — Он ринулся прочь мимо растерянных друзей, удивленных музыкантов. Марта первая бросилась следом.
— Карл! Не надо! Я умоляю!.. Замелькали предметы, захлопали двери…
Марта, бургомистр, Томас заглядывали во все углы, смотрели в окна, пока не раздался выстрел. Они замерли на месте, не понимая, где именно это случилось.
Наступила продолжительная пауза.
Томас перевел взгляд на музыкантов, тихо прошептал:
— Я не понял… Это который час?!
Музыканты поспешно схватили инструменты и, весело смеясь, заиграли стремительную и отчаянную тему барона Мюнхгаузена.
По лицам улыбающихся музыкантов поплыли финальные титры.
Конец первой части
Написанный на холсте глаз смотрел на мир с сожалением.
— Итак, господа, я заканчиваю, — прозвучал голос Генриха Рамкопфа. — Три года прошло с того дня, как перестало биться сердце барона Мюнхгаузена!
Написанный на холсте глаз являлся составной частью известного портрета барона Мюнхгаузена. Известный портрет барона висел в изголовье большой деревянной кровати, на которой полусидели, прикрывшись общим одеялом, баронесса Якобина фон Мюнхгаузен и Генрих Рамкопф. Перед Рамкопфом лежала дощечка с чернильницей и большим гусиным пером. Генрих вдохновенно, с выражением бесконечной скорби зачитывал только что написанные строчки: