— Ясность, государыня, всегда предпочтительней неясности. Вся беда в том, что в той борьбе, в которую тебя вовлекли мы не найдем ясности до ее завершения.
— Ясность должна быть в желаниях. Готов ли ты, Ян Сапега, дерзнуть на наш союз? Если ты пришел таскать каштаны из огня для короля, то нам не по пути!
— Тебе я обязан сказать правду. Ты способна выслушать правду. Да, я пришел таскать каштаны из огня, но не для Сигизмунда, для Речи Посполитой. Короли приходят и уходят, а Речь Посполитая остается нашей заботой на чьей бы голове не сияла королевская корона.
— А Московия под моим царским венцом, который был бы разделен со мной Яном Сапегой не стало бы благом для Речи Посполитой?
— Это благо надо взять силой. Такой силы у нас нет, нет и у короля без названного Дмитрия. Яблоко еще не созрело, хотя червяк добрался до его сердцевины. Мы должны трясти дерево, чтобы яблоко упало. Червяк — это тушинский Дмитрий. Без него мы яблоко не стрясем. Когда яблоко упадет, мы уподобимся Адаму и Еве, если успеем его разделить, покуда король не прогонит нас из рая. Ныне я могу отдать себя служению тебе, как рыцарь. Иным я сегодня не располагаю.
— За рыцарское служение благодарю! Не опоздать бы тебе Ян Сапега!
Марина встала, давая знать, что аудиенция окончена. На выходе из шатра Сапегу встретил Мнишек. В его взгляде немой вопрос. Сапега, ни словом не обмолвившись, вскочил на коня.
12
Мнишек проводил его недобрым взглядом, вздохнул и вошел в шатер. Марина встретила его гневным возгласом:
— Отец, когда ты перестанешь торговать мной? А если торгуешь выбирай состоятельных покупателей!
— Он отказался?
— Он несостоятелен, чтобы оплатить покупку, а я не откажусь от своего права на русский престол. Сапега мне напомил слова Генриха Наваррского, что «Париж стоит мессы». Московия стоит того, чтобы я признала тушинского Дмитрия за своего супруга.
— Не просто этот путь. Всегда найдется кто-либо указать тебе, что едешь ты не к супругу.
— Это моя забота, отец!
Сапега поднял войско на переход в Тушино. Следом, в сопровождении пана Зборовского, в карете ехала Марина. Юрия Мнишека везли в телеге. Марина с утра, казалось, пребывала в прекрасном настроении Ей нашли польское платье. Она шутила в пути с Казановской и напевала польские песенки. В Можайске ее приняли, как царицу. Горожане подносили хлеб-соль. Улицы были заполнены народом. Бабы переговаривались, разглядывая государыню. Одна подбежала из толпы к карете, подала царице ржаные лепешки и взмолилась:
— Пожалей, государыня, наше сиротство. Притупи смертоубийства!