— Вот и я, атаман, с подмогой.
— Атаманы у казаков, а я воевода царского войска. Вот мы оба с победой, а что нам с ней делать? На Москву идти, а с кем?
— Говорят, что у тебя войско под двадцать тысяч. Соберет ли ныне Шуйский в одночасье такую силу?
— Войско у меня есть. Вот и ты привел запорожцев... Царя Дмитрия у нас нет, а он один стоил бы и нашего и Шуйского войск. Шлю я гонцов одного за другим в Путивль, а до ныне нет ответа Шаховского.
— В ратном деле, Иван, ты искусник, да не все решаемо в ратном деле. Ты шлешь гонцов к Шаховскому, чтоб он тебе царя Дмитрия предоставил, а царя Дмитрия нет, и толковать о нем не надобно. Осуждал я тебя за твои грамотки, где ты призывал губить вышеначальных людей, а ныне вижу, только этими грамотками ты и собрал войско. Хоть и немалое оно числом, да к ратному делу не свычно.
— Нет Дмитрия, так надобно его придумать!
— Придумать недолго, да, что с той придумкой делать? Царевичей Петрушек напридумывали. Ни сказать, ни ступить по царски не умеют и никогла не сумеют. Где же нам взять такого молодца, чтобы и обличьем был схож с царем Дмитрием, и умен , как царь Дмитрий, и сказать бы умел и ступить? Один исход: идти на Москву или взять ее или отмучиться!
Болотников усмехнулся.
— Покласть головы не свои и то жаль, а свою голову класть, вовсе, не собираюсь. Для того, чтобы наступать на врага, надобно его пересиливать. Оборону можно держать и малой силой. В Калуге запасы съедены. Я проведывал, что в Туле есть запасы, да и крепость каменная. Идти нам в Тулу, князь, сесть в осаде, людей собирать и...
Болотников наклонился к Телятьевскому и негромко, с неожиданной яростью, молвил:
— И царя избирать!
— Не тебя ли?
— Спрашивал меня об том же и Шаховской. Воеводе воровских людей царем не бывать. Ни Шаховскому, ни мне, ни тебе, князь. Коли избирать будем так всем людством. Побегут тогда к нам и князья, и бояре, и дворяне — своего царя захотят.
Князь удивленно покачал головой.
— И откуд ты этакой премудрости набрался, холоп мой, Ивашка, а ныне воевода, вон какого воинства. Идем в Тулу, а Шаховскому накажем, чтоб из-под земли добыл нам царя Дмитрия.
Переходу из Калуги никто не помешал. Москва затаилась. Перебежчики говорили в один голос, что Шуйский собирает со всех городов новое войско.
В Тулу потекли со вех сторон гультящие.
8
А что же в это время происходило с Богданкой? Мелькнул неприметно возле московского царя, сбежал от Шаховского и Молчанова из Путивля. И радовался несказанно, что удалился от царских дел,опасных и кровавых. О посмехе Шаховского назвать его царем, и думать забыл. О своем устройстве подумать бы. Путь чист в родные места под Могилевым, затеряться бы в том краю от всяких властей и от московских и от польских. Ему, сиротинушке, судьба по началу улыбнулась. Осиротел он сызмала, подобрали его монахи бернардинцы. Окрестили в апостольскую веру, поместили в монастырь, в монастыре и грамоте обучили. Нашли, что способен ко всякому учению, отправили в семинарию. Обучился латыни, греческому и русскому языкам, а польский — сызмала родной. Бернардинцы пристроили его толмачом к царю Дмитрию, когда тот двинулся в поход на Москву. Царь Дмитрий не знал ни латыни, ни греческого, путался и в польском языке, а надо было посылать письма в Рим, папе римскому и в Краков к королю, а еще и к другим государям. Богданка приобщился государственных тайн, потому и бежал из Москвы. Ныне самое время затеряться, чтобы не сыскали ни новый московский царь, ни польский король.