Кто то из рыцарей вскричал:
— Ты, пся крев, смеешь говорить против рыцарей?
Богданка встал, и, не взглянув на панов, вышел из избы, хлопнув дверью. Паны всполошились.
— Зарубить его! Не знает, как разговаривать с рыцарством!
Некий пан Хмелевский вскочил с лавки и выхватил саблю, опережая его кинулся к двери с обнаженной саблей пан Хруслинский.
— Остановитесь! — возвысил голос пан Валавский. — Чему так огорчились, панове? Нам радоваться бы, что Валаамова ослица заговорила. Полюбаваться надо, какая царственная уверенность появилась у нашего царика! А подумать бы, панове, что мы собой являем без его царского величества?
— Кто он таков, чтобы с нами так разговаривать? Король не смеет нам так говорить!
— То король! А наш Дмитрий — царь! А если он — никто, то кто мы такие?
Пан Хруслинский, не замедлил с ответом:
— Мы граждане Речи Посполитой! Разве пану Валавскому это неизвестно?
— Ваша попытка уколоть меня не состоятельна, пан Хруслинский. Именно потому, что мы граждане Речи Посполитой, надобно спросить, что мы здесь делаем в то время, как король ведет переговоры с Московией о перемирии и о возвращении пленных своих граждан? Мы здесь по приглашению московского царя Дмитрия, в этом оправдание нашего здесь присутствия.
— Мы можем найти другого царя Дмитрия!
— Не мы его искали, не мы его нашли, не мы оплачиваем расходы на этот поход. Кто платит, тот и заказывает музыку. Из Рима тянется эта цепочка, а о делах папского престола всуе лучше не толковать!
— Так почему же жидовин? — не унимался пан Хруслинский. — Если не нашли московита, поставили бы шляхтича.
— В дороге сюда князь Роман Рожинский. Пан Хруслинский может задать ему этот вопрос. От себя скажу: польскому шляхтичу на себя всклепать чужое имя, да еще и царское, каково? Честь потерять?
Богданка, выйдя и хлопнув дверью, не раскаивался. Не вгорячах разошелся, а в убеждении, что стерпят гонористые паны, ибо не в их силах отринуть Господнее предначертание. А если нет Господней воли, то нет нужды мыкаться с поляками, нет нужды покушаться на царский престол, закончится тогда все скорой погибелью.
У коновязи его ждали пан Рогозинский — его секретарь и телохранитель пан Кроликовский. Сели на коней, поехали к избе, что облюбовал для постоя Богданка. Рогозинский утешал:
— Государь, не серчай на наших панов. Погорячатся, потом утихнут. Они и на сейме за сабли хватаются.
Кроликовский добавил:
— А жидовина не принимай в упрек. Они, как что, жидовинов ругают, а сами очень любят жидовочек.
— Вольность их гложет, — заметил Богданка.