Рожинский поднялся с кресла, обошел гостей, оглядывая их, как бы любуясь ими.
— Откуда вы взялись? Какая вам ворона на хвосте принесла, что Дмитрий не был царским сыном?
— Нам известны и начало и конец того, кто назывался Дмитрием. Был один, почему бы не найтись другому?
— Не скажешь ли, что и о короле жидовская забота? Говори до конца, каков жидам гешефт в этом деле? Мало вам в Польше гешефта, в Московии захотели? Московиты не любят ваше племя.
— В Московии и твой гешефт, князь! Собирай, ваша милость войско, а как снарядить его наша забота.
— А еще чья?
У старика — недоумение на лице.
— Я полагал, что ясновельможному князю известно чья это забота. Потому я и разрешил себе так смело говорить с ясновельможным князем. Я поспешил...
— Спасти своих арендаторов?
— Арендаторы сами спасутся...
— Каждый за свое в ответе. За поспешность — кипящий котел.
— Если я и поспешил, не спешить бы князю!
— Ты смелый старик. Смелых я люблю. Но... Если ты мне здесь рассказывал сказки, сварю в котле, а кожу сдеру и на барабан натяну. Ты поспешил, я не поспешу, а запру тебя и подожду. Долго ли ждать?
— То мне не ведомо.
Князь ударил в ладоши. Явились юргельты. Князь распорядился:
— Раздеть жидов, воду в чане кипятить, а их отволочь к чану.
Старика и его спутника схватили под руки и поволокли из зала. Рожинский подошел к столу, налил себе в чашу горилки, и уже ко рту поднес, да дверь отворилась и без спросу в зал вступил духовник княгини отец Антоний личность тихая и неприметная. Жил он в замке, как мышь, слышалось только шуршание его сутаны. И вдруг явился в час, когда не только слуги, а и гостевавшая шляхта затаились, видя князя в мрачном настроении. Рожинский уже порядком захмелел, потому с трудом поднял взгляд на Антония.
Отец Антоний, неслышно ступая в войлочной обувке, подошла к столу и остановился супротив князя. Глаза опустил долу. Вот уж чего не ожидал Рожинский: духовник княгини — иезуит. Рожинскому, как члену Ордена подобало ответить теми же жестами. Да не ошибка ли? Глядел он на монаха, будто не понимая его символических жестов. Ошибки нет. Отец Антоний протянул руку, на руке, на среднем пальце перстень, символ принадлежности к Ордену в более высокой степени посвящения, чем посвящение в Орден князя Рожинского. Рожинский, тяжело преодолевая хмель, встал. Произнес слова условленной формулы:
— Слушаю и повинуюсь!
— Сын мой! — произнес Антоний. — Прежде погаси огонь под медным чаном и освободи своих гостей. Они от нас посланцы. Все, что сказано ими, освящено нами во имя торжества апостольской церкви.