Первые его фотографии с фронта. Деревенских нет ни одной: не было фотографа. А на военной он стоит с боевыми товарищами у машины. У него открытый взгляд. Нет и следов того, что он сделал что-то дурное, зазорное. В наступлении он был ранен, и его отправили долечиваться в госпиталь в Сталинабаде. А в госпитале работала нянечкой бабушка, мать иногда забегала к ней. Там и познакомилась с отцом. Оба решили, что теперь, после войны, надо пожить в свое удовольствие. Мать устроила его на мылзавод, у нее уже были там знакомые. Мыло тогда трудно было достать. Отец выносил его, а мать продавала.
«Мы в день зарабатывали тысячи», — с горечью говорил отец и почему-то злился, сам не понимая на что. А злился он потому, что чувствовал: там он потерял больше, чем приобрёл.
Свете в детстве от этих разговоров становилось не по себе, и она радовалась, что реформа, как какая-то волшебница в сказке, превратила нехорошие деньги в ничто. Потом Света раздражалась: «Вот дураки, даже то, что имели, не смогли в дело пустить. Вон тетя Фрося — у нее ни один рубль из кулака не вылетит. Правда, глядя на нее, не скажешь, что она очень счастлива, что ей хорошо живется. Иначе с чего бы ей тогда ходить вечно хмурой, недовольной, злой?! И сын у неё такой же. Никак жениться не может. Боится, что жена оберёт. И с тётей Фросей они постоянно ссорятся, каждый уверен, что другой его обманывает, что-то выгадывает. Как-то сын приходил к ним, выспрашивал, сколько они платят на самом деле. Так и не поверил. Смотрел тяжелыми, круглыми глазами и молчал. После его ухода так противно было...»
Родители деньги тратили легко, никогда не могли ничего накопить и никогда не жаловались, что им не хватает. Наверно, все могло... могло бы пойти по-другому.
Света еще помнила те времена, когда у них были семейные праздники. Вот по воскресеньям, например, они шли в парк смотреть кино. Мать надевала креп-жоржетовое платье, туфли на высоком прямом каблуке, проводила карандашом чёрную дугу много выше того места, где у нее самой были брови, из маленькой плоской коробочки набирала пальцем красную помаду и делала аккуратный бантик, как у той девушки на вышивке. От отца пахнет крепким одеколоном, и он посмеивается, когда мать возвращается за своей сумочкой, в которой оставила деньги. Когда они приходят в парк, Света просит, чтобы он приподнял ее и подержал под едким облаком из автомата, чтобы от нее тоже пахло. Сама бросает монету и быстро закрывает лицо ладонями, но одеколон все равно попадает в глаза. И отец дует в лицо и смеется. А Света думает, что её родители самые лучшие люди в мире.