И еще она будет избегать взгляда доктора Петерса.
Она уснула, думая о туфельках Мери Джейн. О пуговках. О сияющей лаковой черной коже, которая ей так нравилась. Вспомнила, как она слюнила пальчик и стирала грязные пятна. Вспомнила свои ножки в туфельках. И еще — об одном особенном дне в Фортнуме со своей матерью и мистером Слэттери, джентльменом из Нью-Йорка.
Утро ворвалось неожиданно, вытянуло Женевьеву из сна прежде, чем она приготовилась к этому. Она села в кровати, выглянула в окно, увидела серые крыши, дымовые трубы, верхушки деревьев. Улица уже проснулась. Жалюзи звякали и открывались. Внизу кто-то насвистывал. Она долгое время сидела на постели, прислушиваясь к звукам пробуждающегося от сна города.
51
Улицы наполнял аромат свежей утренней выпечки. На каждом углу пестрели букеты цветов, которые торговки продавали с рыночных лотков или из простых цветочных корзин. Старик вел за собой стадо коз, колокольчики на их шеях мелодично позванивали. Из жилого дома вышла женщина с кувшином, стадо коз остановилось посреди дороги, хозяин принялся доить блеющую козу. За этой сценой наблюдала безупречно одетая седовласая женщина в розовых туфлях на шпильках от Перуджи, сидевшая в открытом кафе. Двое полицейских на противоположной стороне улицы смеялись и курили. Только в Париже можно увидеть нечто подобное.
Когда Женевьева вошла в кафе Рампельмайера, первым человеком, которого она увидела, оказалась Лулу. Она расположилась на своем любимом месте, за столиком в углу, три пустые кофейные чашки выстроились перед ней в ряд. Лулу с аппетитом поглощала шоколадный эклер.
Через мгновение она подняла глаза и заметила Женевьеву.
— Хочешь присоединиться ко мне, шери? — Она указала на пустой стул рядом с ее столиком.
— Если ты не возражаешь.
Лулу наклонилась вперед:
— Ты видела нового официанта?
— Где?
— Вон там. — Она указала на молодого человека, раскладывающего ножи, ложки и вилки на соседнем столике. У него были широкие плечи и привлекательные мускулистые руки. Его талия была узкой, волосы уложены назад и слишком сильно смазаны маслом. Женевьева подумала, что они наверняка упрямо-кудрявые и отказываются подчиняться своему владельцу.
— Как ты думаешь, он?.. — Лулу указала на багет, который подавался за соседним столиком.
Женевьева сжала губы, а затем медленно покачала головой.
— Думаю, он больше… — И она ткнула пальцем в эклер Лулу.
— Как жаль. У него красивые глаза.
— Итак, за кого это пирожное? За Кэмби?
Лулу нахмурилась:
— За него? Нет. Он вернулся, как я и предсказывала. С ним все в порядке, но он ничего не помнит ни о Виолетте, ни о том, где его носило. Или притворяется. Я испытываю такое облегчение, что просто не могу сердиться.