– Девушка, не бойтесь, операция несложная. Вы ничего и не почувствуете! Заснете, а когда проснетесь...
– Это не должно было закончиться так, – прошептала я.
– Если вы передумали... – начала операционная сестра.
– Нет! – решительно перебила я ее.
Очнулась я от телефонного звонка.
– Она уже в палате, – тихо произнес знакомый голос. – Все закончилось, Юль...
Я резко открыла глаза и увидела рядом с собой Тима, разговаривающего по мобильному телефону.
– Ты?.. Что ты здесь делаешь?!
Я лежала на жесткой неудобной кровати. Низ живота тупо ныл, а сухой и шершавый язык, казалось, царапал небо.
– Сашка, что же ты наделала...
Лицо Тима было белым, словно гипсовая маска. И мне невольно вспомнилось, что таким бледным я видела его лишь однажды – от боли, когда он обжег руку маслом.
– Уже поздно, Тим, – сказала я и отвернулась. Мне не хотелось, чтобы он увидел, что я плачу.
– Сашка, глупая... – он наклонился ко мне, обнял и уткнулся лицом мне в плечо.
Так мы и провели с ним сколько-то времени – молча обнимаясь. Позже Тим рассказал, что утром ему позвонила встревоженная Юлия и сказала, что беспокоится за меня, подозревает, что я задумала что-то нехорошее. Она не поверила в версию про ресторан и подарок, а мой нарочито беззаботный тон лишь укрепил ее подозрения.
То ли Юлия обладала кошачьей интуицией, то ли я оказалась такой плохой актрисой, что не смогла разубедить ее, что затевается что-то нехорошее, но, промаявшись полночи, она решила позвонить брату и рассказать ему о своих тревогах. Тим, заразившись ее беспокойством, принялся мне названивать. Я, понятное дело, не смогла ответить. Оставив работу, Тим бросился домой, не застал меня там, а нашел забытую мной газету с обведенными красным фломастером объявлениями коммерческих клиник, делающих аборты. Пока он объехал все клиники, пока нашел меня, стало слишком поздно.
– Тим, мы все уже решили. Раньше. Ты едешь в Москву...
– Я бы никуда не поехал, если бы ты сказала, что беременна!
– Поэтому и промолчала. Я хочу, чтобы исполнилась твоя мечта.
– Но не такой ценой! Не такой ценой, Сашка!
– Хватит, не говори больше ничего.
И я вновь расплакалась.
Вечером меня действительно отпустили из больницы. Меня качало от слабости, тошнило, но я предпочла восстанавливаться дома. Тим, бережно поддерживая меня под локоть, вывел в больничный двор, усадил в машину и, сев рядом на водительское сиденье, повернулся ко мне:
– Я люблю тебя, Саш. Больше музыки. Больше жизни.
И, нажав на педаль газа, повел машину. Навстречу смерти.
Я, закрыв глаза, сидела на корточках на лестничной площадке между этажами. До моей квартиры оставался всего лишь пролет, но у меня не оставалось сил для того, чтобы преодолеть это ничтожное расстояние. Я представляла, как войду сейчас в квартиру и захлебнусь концентрированной смесью отчаяния, вины и одиночества, как уже захлебнулась однажды.