Я морской болезнью не страдал, поэтому плавание переносил спокойно, а вот Чижикову приходилось несладко. Он то и дело склонялся над ведром и отказывался от еды. Остальные гренадеры чувствовали себя нормально.
Шхуна плыла ровно, качка почти не ощущалась. Мы слышали мерное убаюкивающее поскрипывание, хлопанье парусов, крики птиц, громкие, подобно пушечному грому, команды капитана и редкие возгласы суетящихся матросов.
Всё что нам оставалось делать — есть или спать, других занятий не было. Темы для разговоров исчерпались, если честно, мы успели устать друг от друга. Чтобы не сидеть в постоянной темноте, я купил у капитана свечей, и мы их нещадно сжигали.
Кормёжка оказалась неважной. Давали селёдку, после которой ужасно хотелось пить, вяленое мясо и чёрствый хлеб. Раз или два принесли мочёных яблок. Я надкусил одно и сморщился. Яблоко было кислым как лимон, хотя Карл поедал их с удовольствием. А вот Чижиков по-прежнему отказывался принимать пищу. Ему было хуже всех. Я почему-то думал, что морская болезнь со временем проходит, но гренадёру не стало лучше до самого конца плавания.
Из каюты выпускали только ночью — чтобы прогуляться по палубе и подышать свежим воздухом. Перед тем как судно пересекло границу с Пруссией, капитан зашёл к нам и предупредил, чтобы мы сидели тихо как мыши.
— Но ведь вы сказали, что у вас всё заплачено и проблем не будет, — заметил я.
— Верно, но никто не застрахован от слишком радетельных или жадных придурков, — хмуро сказал капитан.
Усы его при этих словах обвисли, и я догадался, что дела обстоят отнюдь не так гладко, как расписывали.
Однако всё обошлось. Корабль пришвартовался к причалу, команда бросила якорь, загремели деревянные сходни, по палубе затопали солдатские башмаки, возле дверей в каюту кто-то простужено закашлял и заговорил на немецком. Речь сводилась к одному — некий таможенник считал, что его труд недостаточно хорошо оплачивается.
— Мы так не договаривались, — принялся возражать капитан.
— В таком случае, я арестую судно и весь груз. Даже если ты чист перед законом, я всё равно найду к чему придраться, — заверил невидимый таможенник.
— Но ведь это грабёж, — совсем упал духом капитан.
— Может и грабёж, но у тебя нет выбора.
Невидимый собеседник захохотал, но его смех быстро перешёл в лающий кашель.
— Проклятая погода! Когда-нибудь она меня доконает! Что ты решил?
— Хорошо, — согласился капитан. — Пройдём в мою каюту и рассчитаемся. Только прикажи убрать солдат, пока они не перевернули шхуну вверх дном. И проследи, чтобы они ничего не стащили.