Радостные, возбужденные лица. Церемонные шляпы, порхающие платочки. "Вива!.."
Все дрянь.
Наполеон Бонапарт направлялся в оперу. Ажаны суетливо останавливали встречные фиакры. Улица Сан-Нике явно тесна для такого кортежа. Надо подумать о другом маршруте в Гранд Опера.
Верно, тесна стала улица. Не сумела вместить падающего и вновь взлетевшего к небу солнца. Окна полыхнули адским рыжим огнем и тут же осыпались желтоватыми осколками тускнеющего торжества. Карета подскочила и накренилась, продолжая движение как бы по инерции.
В эту секунду вздрогнул, должно быть, весь Париж.
Не стало улыбок и шляп. Ничего не стало. Истошно кричали лошади. Хлопнул выстрел. В щель раздвинутой занавески на миг уставилось белое, бессмысленное лицо полковника. Губы у командира конвоя дергались, но говорить он не мог. Полковник был контужен. Может быть, ранен.
Генерал Жюно вскочил с атласного сиденья. Хотел остановить карету.
- В оперу! - хрипло крикнул Бонапарт.
Полковник обессиленно сполз с седла в лужу вина, натекшего из раздавленного бочонка. Жюно махнул форейторам. Изуродованная карета, вихляясь и раскачиваясь, покинула улицу Сан-Нике. Позади остались недвижные тела людей, желавших увидеть своего кумира.
На лицах остывал блаженный ужас смерти.
Солнце садилось.
Десять торопливых секунд спасли жизнь первому консулу. В свою ложу он вошел совершенно спокойным. Публика не догадывалась о том, что произошло, хотя и не могла не слышать близкого взрыва. Вероятно, церемониальный залп дворцовых мортир в честь очередной победы. Они так часты сейчас, что по залпам салюта в Париже впору сверять часы всей Европе.
- Отлично сказано, сударь!
Публика в партере восторженно шелестела манишками и веерами.
- Вы слышали, как остроумно выразился месье Баррас?
- Вы слышали, что сказал Поль?..
- Вы слышали...
Бонапарт снял треуголку, аккуратно поправил на себе трехцветную перевязь и сел в кресло. Адъютант дал знак капельмейстеру. Оркестр заиграл увертюру. Пошел занавес.
Бонапарт думал о Жозефине. Она сказалась больной и не поехала в театр. Он был уязвлен, но не стал спорить. Сухо и насмешливо произнес: "Как вам будет угодно... гражданка Богарне!"
Если бы Жозефина поехала с ним, то обязательно задержала бы кортеж при виде ликующего народа на улице Сан-Нике, чтобы поприветствовать своих любимых парижан, которые называли ее теперь "Нотр-Дам де Виктори". Хоть на десять секунд, но задержала бы непременно.
Жозефина могла погубить, но спасла его. Она почувствовала, что должна остаться и сберегла для него эти десять секунд.