Акиха весь напрягся, вздрогнул было, но терпеливо замолк.
— Сиди и не дергайся! — приказал Буня. — Ты как сюда попал?
— Да у нас там тюрьма-то больно маленькая. Ина баня просторнее…
— Я не об этом… За что?
— На Троицу драка спихнула, — говорил Акиха, стоически перемогая боль от уколов. — С робетешек-соплюнов все и зачалось-то, один пристал за этого, тот за другого.
Ты зашухерила всю малину нашу…
— Ну и ты за кого? — допытывался Буня, прерывая пение. Вор подмигнул Прозорову.
— Я-то? — с готовностью отозвался Акиха. — А я уж и не помню с кем, там сшибка пошла…
— Так-с. Сшибка, значит? — Буня опять подмигнул, но Прозоров задремал. В светлое время клопы меньше свирепствовали.
Кажется, Владимир Сергеевич спал, но спал так, что слышал, что творится в камере. Слышал он одно, а видел совсем иное, причем с еще большей четкостью. Отрадный многоцветный образ теплой лесной поляны раскрылся вдруг так широко, так объемно, так осязаемо, что сердце во сне сладко замерло. Зеленая первая березовая листва, зеленый щавель в траве, зной, а на луговой тропке в сенокосной рубашке стоит шибановская девица Тоня, стоит и все трогает на затылке косу, словно после речного купания. Волнение и радость охватили Прозорова, он очнулся, сопротивляясь реальности…
— Все! — сказал Вадик. — Хватит на первый раз. Надевай рубаху, гуляй.
Он откинул голову, полюбовался своей работой и громко запел:
Гуляй, моя детка,
Гуляй, моя детка,
Пока я на воле, я твой…
Буня подхватил баритоном, и в камере зазвучало довольно стройно:
Тюрьма нас разлучит,
Тюрьма нас разлучит
Высокой кирпичной стеной.
Довольный Акиха натягивал рубаху на богатырские свои плечи.
— Ну? Кто следующий? Господин нэпман, налетай! — Вадик обернулся к ненцу. — Тришка? Ты птицу хотел, так?
— Я не птица хотела, — сказал Тришка, сидевший калачом ноги. Он отодвинулся на нарах подальше. — Хотела солнушко, сичас не хоцю…
— Хбцу, не хбцу, — добродушно передразнил Буня. Вор достал откуда-то круглое зеркальце и начал старательно выдавливать угри.
Прозорову чуть не до слез жалко было исчезнувшего, такого почти осязаемого сна. Он уже и раньше наблюдал за созданием фресок на живом человеческом теле, хотел снова забыться, вернуть сон и мельком взглянул на Сидорова — пятого своего соседа по нарам. Сидоров, «поселенный» вчера, почему-то не имел никаких вещей, кроме матраса и байкового, почти нового полупальто, вызвавшего знаменательный интерес Вадика. Сидоров, лежа на матрасе и положив этот пиджак под голову, молчал, делал вид, что тоже хочет уснуть. Но спать ему явно не хотелось. Прозоров пытался заговорить с ним, но получилось как-то нескладно, пришлось замолчать. Да и зачем это очередное знакомство? С появлением Сидорова, от которого пахло одеколоном, ощущение сплошных странностей, нелепостей и бессмыслицы только усилилось.