Ученицы — шибановские неграмотные девки — старались не шуметь ради наставницы. Собирались дружно, сидели, терпели, но у Марьи Александровны получалось худо. У нее не было практики, как у старшей сестры Ольги Александровны. Ах, не зря ли она согласилась учить неграмотных? Обширная изба Самоварихи совсем не похожа на школу, девицы не имели ни книг, ни тетрадей, они пришли на учебу с прялками. На всех две-три тетрадки да столько же химических карандашей.
Вздохнула Марья Александровна и решила не останавливать урок чтения. Далее сочинение Александра Волкова продолжалось уже в стихах:
— Перед побегом своим из родительского дома, — повысила она голос, и девки снова затихли. — Письмо первое.
Все кончено, иду! Ах, Дженни, как ужасно!
Как сердце бедное волнуется, кипит!
Рассудок, совесть, честь — все, все, увы! Напрасно!
Их нет, когда нам страсть о милых говорит…
Ты знаешь, я к нему, нещастная, пылаю…
— Девки, моряк! — Тонька-пигалица кинулась к боковому окошку, чуть-чуть не вышибла стекло головой. За ней бросились к окнам все остальные. Носопырь сочувственно поглядел на учительницу. Та и сама сделалась как все, тоже глядела в окошко. Девки отпихивали друг дружку от подоконников:
— Дай мне-то, мне-то бы поглядеть.
— Гли-ко, гли-ко, штаны-ти! Широкие-то.
— Ой, дурочки, ведь к нам!
— Нет, к Мироновым правится.
— Это чей есть-то?
— Да ольховский, Василей Пачин! Давно уж сулился. Знамо он, — тараторила Тонька. — Вишь, прямо к Палашке, двоюродной-то. Потом к брату к Павлу пойдет, к Роговым. Агнейка, ну-ко ставь самовар!
Кое-кто фыркнул, но хозяйка ничего не заметила.
— Дайте мне-то хоть, мне-то, лешие! — совалась Самовариха то к одному окну, то к другому. — Вишь, и миня не пускают. Уставилися.
— Тонька, беги да кричи его, загаркивай, — обернулась Агнейка Брускова. — Пусть приворачивает.
— Да на беседу-то вечером, однако, придет.
— Ой, а у меня и нос в черниле…
Агнейку отпихнули от зеркального обломка, приделанного к Самоварихиному простенку, но прохожий уже свернул к дому Роговых и скрылся в проулке. Наставница — тоже дева — застыдилась своего поведения. Подражая своей старшей сестре, застучала она карандашом о Самоварихин стол, вокруг которого только что сидели ее полногрудые ученицы:
— А теперь повторим заданье по чтению и письму!
— Ой, Марья да Олександровна, надо домой!
— Вечер вот-вот, а мы и чаю не пили.
Вознесенская пробовала остаться настойчивой. (Отец Александр предшествовал в Шибанихе отцу Николаю, попу-прогрессисту. Все Вознесенские женщины, несколько поколений, были наставницами.)
— Читает Брускова Агнея!