Комбат Фрайманн стоит рядом с самоходной пушкой и о чём-то говорит с водителем. У водителя вся голова заклеена прозрачным заживляющим бинтом. Фрайманн грязен до невероятия, но цел.
Он оборачивается, услышав голос комдива.
Мелькает бледное лицо, правильное и грубое лицо истукана — тяжёлые брови, мрачные чёрные глаза, тонкие сжатые губы.
Эрвин.
…предлагаю вызов, мелодично повторил ИскИн, прибытие на платформу через полчаса. Орбита Сердца Тысяч, платформа сто семнадцать, судно «Тропик»…
— Никаких вызовов, — сквозь зубы приказал Николас.
Он не надеялся, что через полчаса у него будет больше душевных сил, но меньше их всё равно не могло бы стать. Мучительная и мерзкая слабость воли перебросилась, как болезнь, на тело и вдавила в кресло, как гравитация при перегрузке.
В большом холле рядом с рубкой, над давным-давно закрытым рестораном собрались в эту минуту все, кто был на лайнере — капитан, трое пилотов и второй пассажир.
Они встречали воскресшего мертвеца.
Эскалатор поднял Николаса из шлюзовой в холл и остановился, почувствовав, что других прибывающих нет. Николас стоял на застывшей ступеньке, и ему казалось, что ступенька дрожит. Пятеро потрясённых, измученных ужасом людей смотрели на него, невесть чего ожидая. Какие известия приносят вернувшиеся с того света?..
Николас с усилием набрал воздух в лёгкие.
— Всё в порядке, — сказал он. — Проблемы разрешились. К обоюдной выгоде. Доложите…
Произнося это, он смотрел поверх голов, в фальш-окна холла, по которым медленно плыли звёзды. Простенькая программа-заставка вдруг дала сбой, белые искры светил заплясали, заметались туда-сюда. Эскалатор поехал назад и вниз, и тут же начал заваливаться на бок сам корабль — без дрожи, грохота, взрывов, медленно и спокойно. Николас подумал, что падает, и определённо в обморок. Мысль была удивлённой и ироничной: надо же, опять…
Словно со стороны, из-под купольных сводов холла он видел, как Эрвин срывается с места и в мгновение ока оказывается рядом.
Голографические звёзды посыпались с экранов и светлячками закружились над головой.
Николас ощутил под спиной и шеей жёсткие осторожные руки Эрвина, ощутил тепло его тела и увидел глаза — бездонные, как само забытьё непроглядно чёрные, расширенные и полные не тревоги даже, а чистого, страшного напряжения многих дней.
Только после этого он потерял сознание.
…Николас пришёл в себя уже в каюте. Он лежал на постели, поверх покрывал, и смотрел в потолок, на котором медленно колыхались голубоватые волны. Вспомнилось, какие под этой голограммой порой снились сны… во сне он лежал на мелководье, на серебряном песке южного побережья, а одаль плескались ластовики, морские звери-рыбоеды Циа, умные и добрые как земные дельфины…