Я развернул стул спинкой вперёд и сел на него, положив локти на спинку: – Значит ты в полку уже семь дней и за эти дни ты заработал… Заработал: 7 дней умножить на 850 рублей… Это ж сколько получается? 7 на 850 это получается 5950 рублей. Сейчас тебя посадят в яму, которая является гауптвахтой в полевых условиях, на десять суток. Командир полка имеет право арестовать тебя на десять суток – согласно Дисциплинарного устава. А согласно приказа министра обороны и условий прохождения службы контрактниками десять дней ареста не оплачиваются, – последнее слово я произнёс по слогам, – то есть, ты не дополучишь при расчёте 8500 рублей. Ты хоть понимаешь, что ты 8500 рублей, добровольно и бездумно поменял на 450 рублей.
Контрактник захлопал ресницами и впервые в его глазах наивность сменилась растерянностью и я начал быстренько "дожимать": – Солдат, ты хоть представляешь что такое 8500 рублей…? Да если сейчас в твоей нищей деревне собрать все деньги то всё равно столько не наберётся. Да ты на эти деньги фермером там станешь… Солдат, ты слышишь меня? Кивни головой. Во, слышишь. Ты на мгновение представь, что ты можешь купить на эти восемь с половиной тысяч рублей, А?
Я замолчал, а солдат быстро-быстро заморгал ресницами. Было интересно наблюдать, как на его лице быстро проскакивали мимолётные эмоции, когда он усиленно представлял эти 8500 рублей и что на них можно купить. Глаза увлажнились, потекли слёзы и солдат неожиданно рухнул на колени.
– Товарищ подполковник, не надо в яму…. Я больше не буду…. Только не надо в яму…
Мы все были ошарашены, такой реакции не ожидал никто, в том числе и я.
– Солдат, ты чего? Ну-ка встань, не я тебя арестовал, а командир полка вот его и проси…
Солдат на коленях быстро повернулся к Швабу, но тот обескураженный реакцией солдата, махнул рукой и, появившиеся разведчики, выволокли рыдающего контрактника на улицу, а я победно посмотрел на присутствующих, хотя в душе испытывал неприятное ощущение от того, что довёл деревенского паренька до такой унизительной сцены.
– Вот когда он отсидит свои десять суток, его палкой не выгонишь на мародёрку… Товарищ полковник, может не десять, а пять суток дадим ему? Что-то жалко его стало…
– Борис Геннадьевич, – обратился ко мне Кравченко, когда все разошлись из штаба, – первый дивизион что то последнее время стал плохо стрелять. Оборзели совсем, лупят и всё не туда куда надо. Да и контрактник, наш Хохлов, не особо себя показал на корректировке. Когда стрельба началась то он сильно зассал. Я думал сбежит, но вовремя его встряхнул, а то бы один остался.