— Там, — Змитрок рукой показал вправо, — кто-то есть. Вроде человек мелькнул.
Виктор Лукич пошел в том направлении, куда указал Змитрок.
— Стойте! Я на коне проеду. Вы тут оставайтесь.
Виктор Лукич остановился, а Змитрок с высоты отчетливо увидел мальчика, перебегавшего от березы к поваленной сосне.
— Стой! — крикнул Змитрок. — Не убегай! Мы — свои!
Мальчик упал на снег и больше не шевелился. Лежачим застал его у сосны подъехавший Змитрок.
Мальчик узнал всадника: он много раз видел этого дяденьку в Гати — и оттого осмелел.
— Я из Гати бегу. Моего папку убили, а мама, кажись, в погребе была, но я ее там не нашел.
— Куда же ты бежишь?
— В Дубки. К маминой сестре.
— А ты не замерз, в лаптях ведь холодно? Снег вон какой глубокий.
— Нисколечки. Мои лапти греють, як валенки... Так, так...
— Ну и молодчина.
Змитрок взял мальчика за руку и привел к саням.
— Так это же Петруся малец, — удивился дед Сымон.
— Шаплыки? — спросил Виктор Лукич.
— Его, — подтвердила Марыля. — Ну, здравствуй, Стасик!
— Здравствуйте! — улыбнулся мальчик.
— Лет-то тебе, Стасик, сколько? — поинтересовался Виктор Лукич.
— Одиннадцать.
— Хлопчик добры, — сказал дед Сымон. — Батьке завсегда помогал. За плугом ходил...
— А отец твой где? — поинтересовался Виктор Лукич.
— Немцы убили. До смерти прикладами били его. Кричали: «Большевик!» — и били. И хату нашу спалили...
— А мою? — вырвалось у деда Сымона.
— Не знаю. Когда немцы ушли из Гати, я побежал в лес.
— Значит, сейчас фашистов в Гати нет? — спросил Змитрок.
— Ага. В лесу сховався и видел, как они сели в автомобиль и уехали. Еще из автомобиля стреляли по лесу.
— Трогайте, Сымон Сысоевич, — сказал, садясь в сани, секретарь райкома.
— И меня возьмите, — произнес Стасик. — Маму найду...
— Садись, садись. Все садитесь!
Змитрок легко вскочил на коня и спросил:
— Где же все-таки Емельян? Неужели на складе подорвался?
— Не верю, — возразил Виктор Лукич. — Он живучий... Емельян не должен погибнуть!
Дед Сымон дернул вожжами, и лошадь легко побежала по заснеженной санной дороге, а седоки — секретарь подпольного райкома и все остальные, опечаленные неудавшимся поиском и разбоем карателей в Гати, умолкли.
У каждого были свои думы. Змитроку хотелось, чтобы лес не кончался, ибо только здесь должен быть Емельян: так ведь Янка на бересте написал... И Виктор Лукич тоже не спешил хоронить уральца: может, объявится где-нибудь, подаст голос?
Где-то вблизи, будто прямо за лесом, что-то гулко ухнуло — не то снаряд, не то мина, и пошла пальба: длинно застрочил пулемет, застучали автоматы.
Война по-прежнему рвала землю.