— А что ранен был, знаешь? Вместе со мной, в одном бою...
— Слыхал. Товарищ Петреня, секретарь нашего подпольного райкома, сообщил.
— Ну так вот, обоих нас на самолете, как и тебя, товарищ Усольцев, вывезли, и в один госпиталь с ним попали... Короче, он здесь... В нашем батальоне... Во второй роте...
— Елки-моталки! — подал голос Нечаев. — Есть такой... Молоденький... Безусый...
— Ну где он, где? — приподнялся, будто собрался бежать, Усольцев.
— В нашей теплушке, — пояснил Нечаев.
— Отчего ж я не видел его?
— Увидишь... Я покажу, — Нечаев крутнул свой ус.
— Вот будет встреча! — обрадованно воскликнул Емельян.
— Представляю! — улыбнулся комиссар. — А про Олесю хочешь знать?
— Как же, как же... Она-то где?
— Жива-здорова моя дочурка. В Кургане, в детском доме. Помнит тебя... Письмо от нее недавно получил. Про тебя спрашивает, просит разыскать...
— Ну вот, нашелся я... И вы отыскались... И Клим... И Олеся...
Не думал Емельян, что такой счастливой стороной повернется к нему судьба: еще сегодня на заре был под арестом, а нынче он снова полноправный боец и рядом с друзьями...
А если б не вылез через ту щель из сарая, куда угодил бы? Страшно подумать... Выходит, человек сам кузнец своего счастья: как сработал, то и получил!
— Как думаешь, Емельян, кто первый докумекал наложить на землю рельсы и пустить по ним паровоз? — вдруг ни с того ни с сего спросил Захар, лежавший на нарах впритык к Усольцеву.
Емельян молчал. Молчал не потому, что не знал, какой ответ дать Захару, — бог его знает, кто тот мудрец, — просто не хотелось говорить. Наговорился, кажется, досыта, и все с Климом. Обо всем в подробностях потолковали, всех друзей-товарищей вспомнили... Взгрустнулось Емельяну. Встретиться бы вот так, как с Климом, со всеми: с дедом Рыгором, с Михасем, с Лукерьей, с Яной, ну и, конечно, с товарищем Антоном... Как они там? По-прежнему живут в страхе и опасности, горемычат. Ну и партизанят, шуруют немчуру... А он бездельничает, мнет боками солому... Хорошо, что Клим рядом: есть с кем вспомнить былое... Уснул Клим, посапывает, видать, притомился от разговоров-воспоминаний.
— Слыхал мой вопрос аль спишь? — не унимался Захар.
Боец Стариков, лежащий рядом с Захаром, прозванный всеми Бабулей, оттого что в любом разговоре ссылался на свою бабулю, которая постоянно сыпала поговорками, выпалил:
— Моя бабуля сказала бы: «Спячка напала, всех покатом поваляла».
— Дремлю потихоньку, — Емельян повернулся на левый бок, лицом к Захару.
— Ему бы поставить огромный памятник... И на каждой станции.
— Кому памятник? — сонно спросил Емельян.