В полночь течь нефти прекратилась. Погасли и огни. Лишь неприятный запах по-прежнему стойко держался в воздухе. На небе несмело мерцали звезды. Ночную темень изредка разрезали яркие стрелы ракет. Вспыхнет ракета, и тогда на плещущейся воде возникает белесая нить-дорожка.
В землянке все примолкли. Хафизов, закутавшись шинелью, уснул. Нечаев присел к аппарату. Усольцев продолжал бодрствовать у лаза. Неспокойно вел себя Степурин, ворочался, изредка стонал. Его то знобило, то жаром обдавало.
— Политрука надо доставить в роту. Катюше передать его... Видишь, ему худо, — сказал Усольцев Нечаеву.
— Он не ходок.
— Помогу.
— Ты, что ли, пойдешь? Мне бы надо...
— Почему тебе? Ты, Захарка, уже ходил. Мой черед... Видишь, дождь пошел... Мрак... Удобный момент.
Нечаев растормошил Хафизова, пробудился и Степурин.
— Ну как? — спросил его Усольцев.
— Жив пока, — вяло произнес политрук. — В горле дерет.
Усольцев протянул Степурину котелок с водой.
— Полный! — удивился политрук и припал губами к котелку.
Все притихли, будто боялись помешать пьющему, и молчали до тех пор, пока Степурин пил.
— Полегчало? — спросил Нечаев.
— Вкусная вода... Сладкая...
Через несколько минут он и Усольцев, подставив себя под дождь, пошли вдоль обрыва. Они двигались тихо, на ощупь, прижимаясь к промокшему песку кручи, по которой струйками текла дождевая вода. Если бы можно было спуститься чуть пониже, идти было бы легче: там и путь прямее, и грунт не такой кочковатый. Но надо было как можно плотнее прижиматься к обрыву, чтобы немец, сидевший наверху, не узрел их. Правда, в такую погоду фрицы не очень-то охочи высовываться из укрытий, но, как говорят, береженого бог бережет. У Степурина была уже промашка, когда искал землянку «Истока»: чуть удалился от обрыва — и попал под обстрел.
Усольцев шел позади, стараясь придерживать политрука, которому было особенно тяжело переставлять больную ногу. Да и сапоги неимоверно отяжелели, на них налипала та самая жижа, которая горящей текла в Волгу, а теперь пропитала песок, превратив его в тягучую массу.
Однако воля способна одолеть даже непреодолимое. Она в данный момент и была той самой силой, которая подталкивала вперед ночных путников. И они шли, порой спотыкаясь и падая, но шли, не вздыхали и не охали.
До роты добрались еще затемно. Наткнулись на голос:
— Стой! Не шевелись!
Остановились и обрадовались: голос-то свой, русский. Объяснили что к чему и вскоре оказались в блиндаже ротного командира, а тот немедленно вызвал взводного Брызгалова и санинструктора Чижову.
Катюша тут же взялась за политрука, а Усольцева увел лейтенант. Перед уходом Емельян обнял Степурина.