— Куды? За провиантом? С великим удовольствием.
— Надо к населению проникнуть. Помнишь, деда белоруса, Додика?.. Дом-то, видишь, завалило. Как они там? Не задохнулись ли?
— Давай будем искать лаз...
В подвал Усольцев с Нечаевым хотя и с большим трудом, но пролезли. Нашли ту самую дверь, через которую входили, когда дом был цел. Постучали. Молчок. Повторили стук. За дверью кто-то глухо отозвался.
— Откройте, — произнес Усольцев. — Мы свои... Старые знакомые.
— Зараз... Одну хвилинку...
— Живы, — шепотом произнес Нечаев. — Кажется, голос деда.
Через дверные щели пробился тусклый свет лампы. Щелкнула задвижка, и дверь распахнулась.
— О, старые знаемые, — всплеснул руками дед Кузьма. — Як вы сюды залезли? Только я один знаю лазейку... Добре, што пришли проведать меня, старого, а то я сиротой остался. Усе повылазили и к Волге подались. А я не схотел. Буду помирать у своем доме...
— Помирать вам рано, — сказал Усольцев. — Пусть фашисты подыхают.
— И то правда. Угостите, кали ласка, махрой...
— Это можно, — Захар подал кисет деду. — Все высыпайте себе.
— Усе? Ну спасибо.
Захар заметил, как колыхнулась перина, и тут же спросил:
— А там кто спит?
Дед глубоко затянулся цигаркой-самокруткой, медленно выпустил из себя дымок и, махнув рукой, притихшим голосом произнес:
— Бес яго знает. Якись приблудень. Каже, што из полону бежав.
Захар подошел к полатям и, приподняв перину, от изумления замер. Еще раз внимательно посмотрел на лежачего и сдернул всю перину с него.
— Это же Зубов, елки-моталки.
Усольцев подошел вплотную к лежащему Зубову.
— А ну встать!
Зубов продолжал недвижимо лежать, будто не его касается команда Усольцева.
— Ишь развалился, как на курорте, — негодовал Нечаев. — Дезертир.
Дед Кузьма хотел что-то сказать, но раскашлялся и без устали бухтел. Затушил самокрутку и, успокоившись, спросил:
— Невжели ен ваш? А я думав...
— Дезертир он. Беглец, вот кто, — втолковывал деду Захар.
— С фронту утек? — дед закачал головой. — Сябров кинув. Это ж предательство. Ци не так?
— Верно говорите, — поддержал деда Усольцев. — Именно предательство!
Зубов спустил ноги с полатей и встал.
— В трибунал его, пускай ответствует, — твердил Нечаев.
— Не надо, — завопил Зубов. — Пощадите... Меня трахнуло.
— Чем и куда? — спросил Усольцев.
— Не знаю. Чем-то горячим. Потом кинуло меня, и я оглох... Испужался... Хотел тут полежать малость...
— Ладно. Заглохни. Разберемся, — сказал Усольцев и обратился к деду: — Чем питаетесь?
— Бульбой да солью. Смачно... Опробуйте. У меня тут у чугунчике трохи есть...
— Спасибо. А хлеб имеется?