И вдруг я вижу замок на дверях. Надо быть по меньшей мере идиотом, чтобы стучать в дверь, на которой висит замок.
Но я должен во что бы то ни стало узнать о Вере. Я перехожу к дверям на другой стороне площадки и что есть силы стучу, стучу долго и наконец слышу легкие шаги. Кто-то слабыми руками снимает крюк с дверей, открывает.
Передо мной совсем маленький белобрысый мальчонка в ватнике, подпоясанном ремнем.
— Войди, обсохнешь, — деловито советует он, осмотрев меня с любопытством, и пропускает в переднюю.
— Маша, — кричит он куда-то в темноту, — к нам командир приехал.
Из глубины квартиры выкатывается шарик. Это Маша, увязанная платками. Ей лет шесть.
— Ребята, — спрашиваю я, — в соседней квартире живет тетя Вера? Не знаете, где она?
— А у нас вода из крана бежит... А тетей нет, они дружинницы, — сказала Маша.
— Молчи, — отстраняет ее мальчик. — Тут к нам приходит Вера — водопроводчик.
— Какая она?
— Большая, — вмешивается Маша, — ей стукнуло... Пятнадцать лет ей стукнуло, мама говорила.
— А где ваша мама?
— На заводе, — с гордостью говорит мальчик, — мать у нас теперь важная, начальник.
— Вот зажгут электричество и придет, — перебивает Маша.
Я отправляюсь в домоуправление. Управдома нет, он будет поздно. Какая-то бабушка, дежурная, вяжет чулок. Она из разбомбленного дома и никого здесь не знает. Тогда я решаю подождать соседку, возвращаюсь к ребятам, и ребята, довольные, вводят меня в комнату. В комнате полутемно, пахнет дымом, холодно, стоит кабинетная мебель темного дуба и детские железные кроватки. На ломберном столе чернильница и белый лист.
— Это Витька палки пишет, — щебечет Маша.
— В школу готовлюсь, — не без самодовольства, баском говорит Витька.
— Так ты же еще маленький, или ничего?
— Не понимаете, а военный, — вмешивается Маша, — ему сейчас в самый раз, он от блокады ростом маленький.
— В самый раз, — соглашается Витя.
Мы сидим и разговариваем о войне и самолетах, потом я снова завожу разговор о Вере. Но это не помогает, потому что, на мое несчастье, в доме не то жили, не то и теперь живут четыре Веры и нет никакой возможности в них разобраться.
Я достаю еду из своего чемоданчика, и Маша приходит в неописуемый восторг. Потом мы затапливаем времянку клепкой от бочки, пахнущей солеными огурцами, путешествуем на кухню за водой, кипятим чай. Едим колбасу и конфеты, и Маша говорит, что у нас сегодня чей-то день рождения, раз такой обед, только она не знает чей. По соседству с книжным шкафом бойко поскрипывают кухонные ходики, и время бежит, бежит мое драгоценное время.
Маша, поев, засыпает, счастливая, и даже артиллерийский налет где-то рядом не производит на нее, как и на Витю, ни малейшего впечатления.