Михаил облизал шершавым языком сухие губы, умоляюще взглянул на медсестру. Та медленно покачала головой: нельзя.
…Словно огромное жало гигантской осы внезапно впилось в его живот. В первое мгновение Михаил даже не понял, что произошло. Но преступник с силой рванул рукоятку ножа кверху, и только крепкий армейский ремень помешал сделать рану еще шире…
Носков бежал к дому согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как горячая и липкая кровь просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, но открыть дверь Михаил уже не смог. Перед глазами поплыли огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон, и он, задыхаясь, рухнул на ступеньки лицом вниз, жадно хватая посиневшими губами ставший почему-то разреженным воздух…
— Считайте! Считайте дальше! — слышится над головой требовательный мужской голос.
— Шесть… семь… восемь…
Удушливо-сладкий запах эфира мягко обволакивает голову, невыносимо хочется спать.
— Считайте! Считайте! — твердит тот же голос.
— Одиннадцать… двадцать три… четырнадцать…
— Приготовить зажимы! Скальпель! — Это было последним, что услышал Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон…
* * *
Меня будит длинная заливистая трель звонка, я открываю глаза и слышу деликатно приглушенный голос нашего шофера Геннадия Спирина: «Вы уж не сердитесь, Анна Викентьевна, срочно нужен, меня дежурный послал…»
Мать впускает Спирина в квартиру, ворчливо предлагает раздеться, затем говорит:
— Как хотите, Гена, но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда ваши преступники от вас не денутся!.. — Она отправляется на кухню варить кофе, а я приоткрываю дверь своей комнаты.
— Гена, заходи! Что там стряслось?
— Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера в двадцать три часа на Гончарной.
— Грабеж? — невольно вырывается у меня.
— Непохоже. Пиджак с деньгами не тронут.
— Свидетели есть?
— Мать таксиста. Видела преступника издали…
— Значит, таксист заезжал домой?..
Тихонько вошла моя старушка, стараясь не греметь посудой, расставила на столе чашки с кофе, тарелки с бутербродами. Видимо, она слышала последние слова Гены — остановилась у дверей, заинтересованно ожидая продолжения.
Я оглядываюсь.
— Ты прости, мама, но у нас чисто служебный разговор. Обещаю: когда раскрутим это дело, доложу во всех подробностях.
Она обидчиво поджимает губы и выходит, плотно прикрыв дверь. Я сыплю сахар в чашку, придвигаю сахарницу Геннадию.
— Давай дальше! Кто осматривал место происшествия?
— Следователь и Волков. В его дежурство случилось…
— Приметы преступника?