Я смотрел на нее и любовался ее прекрасными новыми глазами. Что-то подсказывало мне, что это сияющее, влажное, живое, эмоциональное, нежно-женское в них… оно не сможет держаться долго. Ее глаза другие. И эти краткие секунды, когда они все-таки ТАКИЕ — я должен запомнить навсегда, запечатлеть в своем сердце. Потому что только ради меня они стали такими, эти глаза. И я единственный быть может человек на свете, который смог увидеть это чудо. Когда сталь превращается в росу и нежный бархат. Ты изменила мне, милая? Какие, право, мелочи. Я должен взорваться от ярости и задохнуться от ревности и обиды? Ах да, конечно! Но где же мне взять эти эмоции? Где же взять их, когда я счастлив… моя богиня заговорила со мной! И она так неистово любит меня, как оказалось, что даже боится этого! Боится, так же как и я боюсь своей любви к ней. Не верит, так же, как и я не верил… Не верила. Но сейчас она здесь, со мной. И рассказывает мне все это. И я знаю, что она чувствовала вчера, падая в объятия другого. Я знаю… Милая, я ЗНАЮ! И знание это убивает во мне малейшие ростки ревности и прочей банальной чепухи. Мы такие разные, милая, что просто обязаны были удостовериться, что это ЛЮБОВЬ. Мы не могли иначе. Зато теперь мы знаем точно.
— Ты молчишь? Почему ты молчишь? — Тихо спросила она.
— Мне так жаль, Рика… Если бы ты знала, как мне жаль….
— Но!… Я должна была разобраться, мне нужно было проверить! Денис, попробуй встать на мое место…
— Мне так жаль, что твои глаза не могут быть всегда таким. Ты станешь прежней, быть может через минуту, быть может завтра… и я снова буду довольствоваться только секундами нежности в темноте… Ри, какая ты разная! Какая же ты разная… И где настоящая ты? Я не знаю… Но эти твои глаза — если бы они всегда были такими как сейчас! Я бы мог сказать, что никогда в жизни не видел никого и ничего красивее.
— Что?! Денис, не говори так, я не могу это слышать. Я не умею это слышать! Не надо…
— Что в тебе за изъян, милая? Что-то в тебе не так. Эта сталь! Она просто ломает тебя. И меня кажется тоже. Что же это такое…
— О чем ты говоришь?
— Да я и сам не понимаю. Просто спасти бы тебя…
Я так и не сказал ей про Риточку. Зачем? В этом не было смысла. Она уже и так сказала за меня, за нас обоих. Глупо повторяться.
Из подвала меня переселили в комнатушку в доме. Невиданная роскошь — кровать с панцирной сеткой и пара наброшенных на нее старых одеял. Больше в комнатушке ничего не было, даже окон. Через пару часов нахождения в ней у меня началась форменная клаустрофобия. Как заведенный, я бродил по замкнутому пространству своей камеры и тихо сходил с ума. У меня было такое ощущение, будто меня заперли в гробу с лампочкой под потолком. И еще эта неизвестность с Рикой… Я не хотел даже думать, о том, что ее может связывать с нашим охранником. Хотя и так уже было ясно ЧТО их связывает. Но это было странно, так странно, что никак не хотело укладываться в моей голове. Рика не могла так поступить! Она слишком ненавидела этих черных из-за своего брата, чтобы, пусть даже ради спасения своей жизни, пусть даже ради осуществления какой-то своей хитрости, стать любовницей одного из них. Это же была Рика! Она никогда не изменяла своим принципам, не было ничего такого, что заставило бы ее пойти против себя! Но все-таки она пошла на это… Нет, я не мог понять почему это произошло. Я не ревновал и не бесился по этому поводу — Рику невозможно было ревновать, она все время внушала мне, пусть даже и не сознательно, что она высшее существо. Как можно ревновать высшее существо? Дурацкая затея. Больше меня беспокоило то, что я не могу понять ее мотива. Я готов был поклясться чем угодно, что она не стала бы спать с черным, даже зная, что таким образом она сможет усыпить его бдительность и отомстить за брата. ОНА БЫ НЕ СТАЛА! Унизить себя, чтобы потом взять реванш — это был не ее путь. Не этому ее учила с ранних лет ее больная на голову семейка. Рика Даренская должна была идти всегда с высоко поднятой головой, и если кто-то захотел бы пригнуть ее к земле, ему пришлось бы как минимум отрубить Рикину голову. Только однажды она пошла против себя — когда ждала меня каждый вечер на лестничной площадке. Но тот раз можно не считать, то была любовь — а любовь, как известно, непреодолимая стихия. Против нее нет приемов.