Его взгляд стал твердым. Я грустно усмехнулась. Твоя женщина… как раз ТВОЯ женщина, похоже, плотно сидит на снежке.
— Я просто хочу попробовать. Один раз. Сейчас. И больше никогда.
Макс нахмурился и стал ковыряться зубочисткой в царапине на столе.
— Это так трудно, Максим? Это такая проблема? Давай уедем отсюда, и ты мне дашь немного снежка. Это эксперимент.
— Нет.
— Тебе жалко что ли?
— С чего ты взяла, что у меня он есть?
— Твоя сестра сказала.
Макс вздохнул.
— Ты мне не нравишься сегодня, Саша. Какая тебя муха цапнула? У меня и так был поганый день, я думал, увижу тебя, хоть расслаблюсь. А ты сидишь тут и несешь какой-то бред.
— У меня тоже был тяжелый день. — С нажимом сказала я. — Я хочу просто выключить все мысли, иначе просто сдохну сейчас, ясно тебе?!
Он поднял на меня глаза и посмотрел с тревогой.
— Что такое, Саш? У тебя проблемы?
— Да. Очень большие. Если ты сейчас не дашь мне чертов кокаин, я развернусь и уйду. Посмотри на меня. Ты понимаешь, что мне это сейчас НУЖНО!
— Не хочешь рассказать?
— Не знаю. Может расскажу. Поедем? — Я встала, ожидая, что он поднимется следом за мной, но он замялся.
— Саш, мне надо передать кое-что сестре. Подождешь в машине? — Он протянул ключи.
— Нет, ты пойдешь со мной. — Твердо сказала я. На самом деле мне хотелось плакать. Все слова этих двух дур подтверждались. Максим притащил им снежок, следовательно, Ирина днем действительно с ним виделась.
— Ладно, черт с ними, — Макс резко встал, и мы пошли к выходу. Кто-то на улице попытался с нами заговорить, но Макс отмахнулся. Больно схватил меня за локоть и впихнул в машину. Когда мы отъехали от клуба, он сказал:
— Теперь я тебя слушаю, дорогая.
Я протянула руку.
— Давай мне снежок.
Он достал из кармана куртки крохотный пакетик и всунул мне в руку.
— Наслаждайся.
— Я не знаю как, — растерялась я.
— Расскажи что у тебя случилось. Тогда я тебе помогу попудрить носик. И еще одно — в ответ на твой бессмысленный шантаж — если когда-нибудь еще тебе захочется побаловаться снежком, можешь быть свободна от моего докучливого внимания, ясно? Навсегда.
Если он ожидал, что на меня это произведет впечатление, то он ошибался. Меня уже ничего не трогало. Я была опустошена. Украдкой я бросала взгляды на его напряженное лицо, и мне становилось так горько, что хотелось выть. Как же я привыкла за месяц к тому, что он мой. А теперь получается — чужой… Я даже не злилась на него. Никакой ненависти — ничего подобного. Хотелось заплакать, кинуться к нему на шею и умолять не бросать меня. Сколько же было во мне этой слезливой дурацкой сентиментальности!.. Никогда я не показывала этого никому. И, конечно, не кинулась бы ему на шею. Я делала вид, что сильная. Я очень тихо и спокойно сказала: