До места двадцать километров оставалось. По сравнению с тем, что прошли, совсем немного, но день к вечеру клонился, и капитан Омелькин предложил заночевать в следующей деревне. Все дома обошли — везде вповалку. В некоторые и заглянуть не удалось — часовые не пустили.
— Постучимся еще раз. Все ко мне. — Капитан Омелькин выбрал дом побольше, первым вошел в него и приказал зычным командирским голосом:
— Вот этот угол освободить! И тихо у меня, тихо! Разлеглись, как бояре, а девушки должны на ногах стоять или на улице утра дожидаться?
Немного места выкроилось, но разместились, заснули без всяких сновидений. Ненадолго, правда. До первых петухов, если бы они были в деревне, растолкал спящих старшина Гусев:
— У нас раненых полно, а они дрыхнут себе. Быстро, быстро в машину! — Увидел Омелькина: — Виноват, товарищ капитан, но приказ комбата.
Трудно поднимались, с воркотней. Одна Таня легко встала, в кузов машины запорхнула первой, чтобы местечко потеплее у кабины занять, и завела:
— Всегда у нас так: не нужна, так топай, а понадобишься, так хоть в волчьем логове укрывайся, Гусев все равно найдет.
— Ох и юмористка же ты, Татьяна, — смеясь, сказал Омелькин. — Где ты такая только родилась?
— В Подгощах, товарищ капитан. Это весь санбат знает, кроме вас, конечно, — серьезно ответила Таня. — А юмористка не я, а Клавка Отрепьева. Был такой самозванец Гришка Отрепьев, так она его дальняя родственница по какой-то боковой линии. Она, товарищ капитан, как что-нибудь скажет, так у меня в животе три дня колики стоят. Я ее всегда стороной обхожу из-за этого. А еще у нас есть санитар Павел Васильевич Пашкевич, он же баянист ансамбля художественной самодеятельности в свободное время. Так этот вообще... Вам не приходилось с ним встречаться? Жаль. А вот Александр Александрович Вишневский — он главным хирургом фронта работает, — так вот Вишневский видел Пашкевича, и до того ему Павел Васильевич странным показался, что спросил его: «А вы что тут делаете?» — «Режу, товарищ генерал!» — отрапортовал Пашкевич. — По кузову уже давно перекатывался смех, но тихий, в ладошки прыскали, чтобы не заглушить голос Тани. — «Режете? — удивился Вишневский. — Вы хирург?!» — «Никак нет, товарищ генерал, я режу брюки, сапоги, телогрейки, шинели, гимнастерки — в зависимости от места проникновения пули или осколка, иными словами, от места ранения». Видели бы вы, товарищ капитан, Вишневского после такого ответа! В дугу согнулся, будто его радикулит схватил. Начнет выпрямляться, посмотрит на Пашкевича, и опять голову к земле гнет. Полчаса поклоны Павлу Васильевичу отвешивал и хохотал так, что палатки тряслись. Не слышали, товарищ капитан? Да где вам. Вы же все лето на вышке в шахматы проиграли. Помните, высокую такую соорудили, чтобы от комаров спасаться?