Рослая, выше и могутнее Жени Кобловой, Кветкина так мешала русский с украинским, что Тамара была у нее за толмача.
— Не забыла, а шо?
— Дюже побачить его хочется. Не чуешь, что им трошки наносит?
— Ни. Почую, так тебе первой скажу, — пообещала Тамара.
Кветкина на этом не успокоилась, к Нине Рябовой развернулась: — Малышка, ты, кажут, у Ленингради жила?
— И в Ленинграде, и в Петергофе.
— О, це мне и надо. Кажи, пахнет морим?
— Давно.
— Тю! А Томка говорит, шо ни.
— Она черноморка, а здесь Балтика. Наше море по-другому пахнет.
— Скоро, мабуть, дойдем.
— Обязательно.
— Ой, девочки, только на берег выйдем, я первым делом искупаюсь, — мечтательно сказала Тамара.
Мария всплеснула руками и уперла их в мощные бока:
— Скаженна! В яку-то холодюку?
Однако увидеть море не удалось. Куда иголка — туда и ниточка, а дивизию вдруг повернули назад, протопала она положенные километры, на станции Плявинас погрузилась в вагоны и поехала. Куда — неизвестно. Зачем? Конечно же, воевать, а пока картины за дверями теплушек развертывались такие, что глаз не оторвать. Таня Дроздова и другие девчата из медсанбата целыми днями простаивали у открытых дверей вагона и не переставали удивляться.
— Смотрите, девочки, какая красивая деревня! И все дома целые.
— Бабы на речке белье полощут!
— А вон гуси! Идут-то как важно. Полетели! Смотрите — летят!
— Ребятишки! Маленькие и как быстро бегают! Кате Мариничевой все Колька мерещился. Пыталась вспомнить его лицо, и не могла. Даже мельком виденные взрослые лица мгновенно всплывали в памяти, а детские почему-то все на одно лицо казались.
Больше трех лет не видела Катя братишку. И столько же — поездов. Немецкий один случайно удалось рассмотреть. Два сцепленных паровоза, и за ними тяжелый крюк. Тянули паровозы этот крюк, а он подцеплял и выдирал шпалы, гнул и корежил рельсы. На исковерканном пути на равном расстоянии друг от друга лежали мешочки с толом. Намеревались фашисты для верности еще и подорвать дорогу, но не успели.
В небе на встречных курсах барражировали истребители. Ехали без бомбежек, но и на станциях стояли долго, ожидая прохода встречных поездов — шла большая и непонятная пока передислокация войск.
Остановились в Литве, недалеко от границы с Германией, и двинулись в привычном пешем строю к Восточной Пруссии, вспоминая, что русские прусских всегда бивали. Повоевать же здесь не удалось. Дивизию подержали больше месяца во втором эшелоне, а затем отвели и из него, посадили в вагоны и повезли.
Проехали Каунас, Вильнюс, повернули на юг, остались позади Лида, Барановичи, Ровно. От него дорога пошла на Львов и закончилась на станции Жешув, в Польше.