Когда я увидел его черную флотскую форму и обветренное лицо, в кабинете вдруг отчетливо запахло морем, пол качнулся, как палуба, и меня потянуло внезапно куда-то - прочь от надоевшей сухопутной жизни.
Круглый год окрестности Звенигорода одаряют человека немыслимой красотой. Тихая Москва-река кружит неспешно среди лугов и лесов, в воде отражается местное небо и обрывистые прибрежные холмы, на которых растут высокие корабельные сосны; когда задувает ветер, сосны гибко раскачиваются, исходят скрипом и стонами, и шум ветра катится по вершинам, словно гул поезда, бегущего вдаль.
В санаторий капитан ехал за тридевять земель: из военного городка на Кольском полуострове. Кто бывал, тот знает, что такое гарнизонная жизнь на севере. Куда ни глянь, повсюду голые мрачные сопки, унылые одинаковые дома, раскиданные по склонам на каменистых пустырях. Изо дня в день дует сильный порывистый ветер, к морю сбегают безлюдные ухабистые улочки, плотная лежалая темень тяжким гнетом давит городок с осени до весны. Снег и ночь, однако, скрывают истинную причину одичания. На исходе полярной ночи, едва во мгле проклюнется солнце и забрезжит за сопками свет, откроется несусветная грязь, горы хлама, разбитые дороги, пятна сырости и потеки на стенах, угольный шлак и копоть котельных, лужи мазута, свалки на задворках, скопления металлических бочек, тошнотворные помойки - на свету становится явной мерзость запустения, и повсюду, куда падает взгляд, сквозит внятная обреченность.
Отметим, что в стороне, а тем более поодаль от людей и жилищ, север производит сильное впечатление: полярная тундра, береговые утесы, море дикая красота, величие, гордый вид, но чем ближе к местам обитания, тем отчетливей тлен и вырождение.
В северных гарнизонах смертная тоска, как ржавчина, точит сердце, редкий человек не впадет в уныние за долгую полярную ночь. И понятно, что означает для обитателя гарнизона отпуск и путешествие в южном направлении.
От Москвы до Звенигорода электричка идет час с лишним, санаторий подавал к станции автобус. С высокого гребня шоссе перед приезжими распахивалась неоглядная ширь - излуки Москва-реки, теснящиеся вдали крыши посадов, за ними выстилающий распадки лес, и уже совсем далеко, на излете взгляда, небо прокалывали монастырские башни, шпили и купола.
Капитан приехал с первым автобусом, черная морская шинель резко выделялась в белом заснеженном пространстве. Солнце затапливало снег, ярко сверкали золотые погоны и начищенные медные пуговицы, капитан, улыбчиво щурясь, медленно шел по скрипучему насту с кожаным чемоданом в руке.