А он настойчиво твердил одно и то же, талдычил, токовал без умолку, как тетерев, словно опасался, что стоит ему умолкнуть - и она откажет.
В то время выпить шампанского в Звенигороде можно было в трех местах: во-первых, в тесной бревенчатой конуре в доме отдыха "Связист", где спозаранку допоздна торговали вразлив, во-вторых, в похожем на барак, захудалом звенигородском ресторане, в-третьих, в станционном буфете, темном, заплеванном помещении о пяти столах, где у широкой стойки можно было получить бокал шампанского, стакан водки, кружку пива и окаменелый бутерброд с килькой или сыром. В этих местах вечно ошивались местные и заезжие страдальцы, сбивчиво гомонили, устроясь уютно за столами в кромешной духоте. О да, выпивка тогда стоила сущие гроши, и как подумаешь, сколько упущено, поедом едят запоздалые сожаления: вспомнишь - душа болит! Впрочем, это касается и всего прочего, что упущено за все годы и кануло навсегда.
Едва капитан перевел дух, женщина, помешкав, согласилась. И уже не заходя никуда, с места в карьер, как был с банными принадлежностями в прозрачном пакете - мыло, мочалка, полотенце - капитан повел свою спутницу со двора. Вернее, вела она его по той причине, что он только прибыл и не знал дороги, а она знала здесь все тропки, все стежки-дорожки к животворным источникам: свидания и прогулки способствуют познанию местности.
Они стремглав нырнули под арку Троицкой надвратной церкви и по широкой крутой лестнице, которая прорезала высокий подклет, мимо резных белокаменных розеток торопливо сбежали в маленький внутренний дворик. Над ними высилась могучая Красная башня, где когда-то в нишах и на галереях стояла в карауле стража. Дозорные озирали тогда окрестности с высокой кирпичной колокольни, где висел знаменитый колокол с малиновым звоном, давший городу имя.
Стоит забраться на колокольню, как раздвигается окоем и открывается широкая долина, по которой плавно кружит среди холмов и косогоров неторопливая Москва-река. Взгляд скользит по застенчивому пейзажу, и возникает в душе тихая печаль сродни той, какая открывается нам в поисках смысла жизни.
Забравшись на колокольню, я не раз жадно вбирал открывшийся вид, мусолил взглядом каждую подробность в шкурном стремлении запомнить, удержать, присвоить и сохранить. И потом, позже, спустя годы, когда я узнал славу и суету чужих столиц, стоило мне на короткое время вернуться сюда, как разом опадала шелуха обыденности, таяли заботы и забывались, забывались повседневная житейская толчея, несуразица и хлопоты, на которые все мы обречены - все, кого одолевают непомерные желания и гордыня.