Она поставила перед ним расширяющуюся кверху граненую рюмку на ножке. Такая рюмка, помнил он, была и у бабушки Мани.
— Спасибо, — смутился Николай. — Только, извините, пить я не могу.
— Врачи, что ль, запретили? — удивилась бабка Матрена.
— Да. — Врать пожилым женщинам было неудобно, но он решил держать себя в руках. Хватит, выпил свое!
— И правильно, — подхватила соседка. — Не пей. Надо же, встречаются еще, оказывается, непьющие мужики! Мой как на рыбалку вырвется, так грязь грязью притащится. В дом тогда не пускаю, на веранде дрыхнет или на сеновале.
— Он и без рыбалки…
— Это точно, — опять засмеялась Петровна. — Куда его, черта, девать?
Женщины заговорили о хозяйственных делах, и Николай почувствовал себя лишним.
— Схожу-ка я, действительно, на пруд, посмотрю, что там ловится.
— Иди, милый, иди.
Малыш, завидев Кольку с удочкой и ведерком, кинулся к нему. Вот это дело, вилял он хвостом, а то торчишь тут как пришитый. Чувствовалось, что пес нашел общий язык с собачьей сворой и они приняли его, как родного, но сбегать с хозяином на пруд — дело святое.
Колька, представив бутылку с вином, выгнанным для «дела», улыбнулся и вспомнил одну забавную и чудовищно несправедливую историю, тоже связанную с самогоном, свидетелем которой был в детстве.
Произошло это с дядькой Федей.
Однажды получилось так, что и бабушка, и Настя дня на два должны были отъехать из дома. Бабушка собиралась в Гжатск в церковь (город тогда уже переименовали, но старухи упорно называли его по-прежнему) и хотела там заночевать у знакомой богомолки, а Настя… словом, у неё тоже срочно появились дела в городе. Дочерей она забрала с собой. В доме остались Федя и Колька. Автобусы до города тогда не ходили, и путь предстоял не близкий, на перекладных.
— Покорми парня-то, — напутствовала бабушка сына. — В печке все стоит. До утра теплое будет.
— Не бойсь, мамань, не пропадем без баб.
Настя перед отъездом обшарила все потайные места, где муженек смог бы упрятать бутылку.
— Лучше сам отдай, а то хуже будет.
— Да что ты уставилась, как прокурор, — разозлился дядька. — Отдай! Ты мне её покупала?
— Смотри за домом, — принюхиваясь в последний раз, на всякий случай предупредила она.
Федя укоризненно посмотрел на жену.
— Хозяйство на мне, — значительно сказал он и, чтобы отвязались и видели — при деле мужик, демонстративно пошел менять соломенный настил у поросенка.
Настька ещё повертелась маленько, но так ничего и не учуяла.
— Дурак я, что ли, — покрутил у виска пальцем Федя, едва она умелась. — Мы с тобой, племяш, вот что сделаем…