Бабушка Маня, узнав про петушиные бои, рассердилась на сына.
— Ишь, выдумал что, петухов стравливать. Хуже малого ты, Федька, беда мне с тобой. С котом вон что недавно учудил…
Дядька Федя, чувствуя за собой вину, помалкивал. Он недавно, опять же по пьяной лавочке, трезвый разве такое придумает, — научил кота Барсика огурцы есть. Сидят оба на крылечке, Федя стопку за стопкой дергает и приговаривает только: дергунчик раз, дергунчик два, — да огурчиком закусывает. Барсик рядом сидит за компанию, не уходит, стопку, понятное дело, принять на грудь, как Федя, не может, кот он все-таки, а не загулявший колхозный тракторист, но огурцы из рук хозяина принимает, ест, и ест охотно. По всему видно, что они ему по нраву пришлись. Смотрит жадными глазами и только мурлычет от удовольствия.
— Проверено: соленые, малосольные и маринованные, только хрумкает, — радостно сообщил бабушке Мане Федя, расхваливая кота.
Та, как всегда, руками всплеснула:
— Обормот ты, Федька, как есть обормот, сил моих уже с вами не хватает. Да виданное ли это дело — кота огурцами кормить! Вот начнет он их прямо с грядки хрумкать, тогда сам поглядишь… Как ухаживать, так вас никого нету, а как хулиганничать, так живо поспеете. Ладно, Барсик только у нас будет огурцы жрать, а ну, как к соседям в огород заберется?! Пришибут кота. Это ж надо такое удумать!
— Ну-у, завела, и всегда-то я у вас кругом виноватый…
Подошедшая к этому времени Настя, Федина жена, шустрая, крикливая бабенка, тоже поддала ему жару.
Оказывается, Федя, обкашивая траву возле пруда, что находился у них на усадьбе, перестарался и скосил куст ревеня.
— Черт его знает, — разозлился дядька. — Растет — здоровый, как леший, лопух и лопух.
— Ладно, — зловещим шепотом пригрозила Настя, — напеку я вам всем пирога с ревенем, напеку… У Людки-бригадирши весной еле выпросила корень, чтобы посадить. Разведу, думала, растение витаминное не хуже людей, а ты… Леший, передразнила она мужа. — Сам хуже лешего, когда нажрешься. Жди теперь, когда он отрастет, — опять запричитала Настя.
Федя схватил начатую бутылку и умелся с глаз долой от греха подальше.
— Ну, заели бабы, — жаловался он Кольке и Барсику, смачно хрустя зеленым лучком, припасенным на закуску. — Эка невидаль — ревень, сто лет бы его не видеть. Подумаешь, какой помидор!
Дядька своего племянника любил, кругом одни бабы, а тут мужик растет!
— Я Федя, а ты по батьке тоже — Федорович. Тезки мы с тобой.
— Это когда он ещё Федоровичем-то будет, — вздыхала бабушка. — Сколько воды утечет.
Незадачливая судьба дочери Тамары, Колькиной матери, не давала ей покоя, одна ведь сына-то ростит, одна, поди, как тяжело. На людях бабушка Маня никогда виду не подавала, что переживает за любимую дочь, но болело сердце, болело. Тамара — красавица, умница, а с мужем вот развелась, и о новой семье слышать не хочет.