— Ну, этих никая хворь не возьмет. Добрые люди мрут без счета, а старому Сычу никакая потрава не страшна. Давно его черти на том свете обыскались.
— Вот я и говорю, — продолжил мужик. — Взялся Ленька за выделку шкур. Там ведь работа тонкая, живая, с умом все делать надо, а Лоскут что? Жадный до невозможности, как и папаша, но ума нету. Решил, уж если для себя, сделаю по высшему разряду, ничего не пожалею. Сыпанул щелочи сверх меры, чтобы, значит, как следует.
— И что? — заинтересовалась Степановна.
— А то, что расползлись те шкурки. Загубил все под корень. Ох, говорят, и орал же старый Сыч на своего Лоскута, какими только словами его не носил! Соседка слыхала. Ленька злой потом ходил, как собака.
— Собака он и есть! — Сухонькая старушонка мелко закрестилась. — Господи, хоть бы сняли его с милиционеров-то, паразита.
— А тебя он, мать, чем достал? — спросил мужчина в кепке.
— Жулью потворствует. Он у нас кто? Милиционер, — сама себе ответила старушка. — Только пойди-ка ты к нему сунься. Слушать не хочет. Ко мне нынче в огород два раза забирались, второй раз весь лук повытаскали.
— Ну, — сочувственно ахнул кто-то на передней площадке, — без лука жить хреново!
— Вот я и говорю, разве это дело? Так он даже бумагу заводить не захотел. Прогнал меня, старую. Ездила в город начальству жаловалась.
— Если сама бабка Дарья за Лоскута взялась, то держись! — засмеялись на передней площадке.
— Думаешь, будет прок? — спросила Степановна.
— Не знаю, родимые мои. Только пусть меры принимают. Зачем нам такая милиция, только водку жрать, да браконьерствовать, больше ничего не умеют. У одного перцы из-под пленки поснимали, к другому в избу забрались. И что? Никого не нашли.
— Не хотят потому что.
— Вот я и говорю, пусть разберутся, — решительно сказала старушка.
— Да что твои перцы. Тут все заборы поснимали, которые из алюминия. Кусками вырезали и сдали в пункт приема. Братья Панкратовы контору открыли, а Ленька Лоскут у них компаньон. Прикрывает.
Народ в автобусе зашумел.
— Эти пьяницы Панкратовы скоро всех оголят. У Ведеркиных дом угловой, с двух сторон сетку-рабицу сняли. Сама Ведеркина орала недавно на Лоскута. Каким, мол, местом ей теперь свой участок загораживать? Там козы шляются и коровы. Заберется скотина в огород, все повытопчет. Стыдила его, стыдила, а толку… Такому ссы в глаза, все божья роса.
— Ведеркина любит поплакаться, — возразил женский голос из середины автобуса. — Чего жаловаться? Пенсию получает.
После этих слов началась перебранка:
— Так ведь у неё на шее сын-пьяница, в городе живет, детей нарожал, а все с матки деньги тянет.