Ссорясь с Ванбру, Кэдоганом и внучками, Сара не скучала. Джон об этих раздорах ничего не знал, герцогиня постоянно уверяла его, что все хорошо. Она не хотела ничем его беспокоить и, когда случались рецидивы болезни, не отходила от мужа ни днем, ни ночью.
И не оставляла без внимания внучек. Они уже подрастали, в разных ее домах не прекращались развлечения. Весело было ставить спектакли, потому что Джон любил смотреть, как играют внучки. Для него ставили «Все за любовь» и «Тамерлана».
Сара убирала в пьесах слишком вольные места и лишь после этого позволяла детям их ставить.
— Произносить неприличные слова у себя в доме я не позволю, — предупредила она их. — И не потерплю неподобающих ласк и объятий, хоть вы и скажете мне, что так положено по пьесе.
Они ссорились, и зачастую резкие слова долетали до ушей сидевшего в кресле герцога. Ссоры там, где находилась Сара, были неизбежны, с этим приходилось мириться. Такова уж была ее натура. А ему лучше было слышать гневный голос жены, чем не слышать его совсем.
Сара временами торжествовала по случаю победы над кем-то из врагов, временами выходила из себя. Боялась, что, когда муж умрет, у нее не останется ни единого близкого человека. Постоянно затевала ссоры, обе дочери находились с ней в натянутых отношениях. Ее это расстраивало, но она не могла обуздать свой резкий язык — и они тоже. К тому же обе были уже не в том возрасте, чтобы испытывать перед ней трепет. У нее имелись любимицы среди внучек, но и с ними случались осложнения, а со временем разногласий должно было стать больше.
Деньги она любила так же, как и муж. Он задумывался, не у него ли она заразилась жадностью. Они были богаты и продолжали богатеть. Сара вовремя продала свои акции «Компании южных морей». Когда компания лопнула и многие стали плакаться, что разорились, герцогиня хвасталась, что нажила сто тысяч фунтов. Да, они разбогатели, но Саре это счастья не принесло.
Она жила в постоянной тревоге за Джона, и, хотя ее усердная забота утешала его, даже он, преданно любящий свою Сару, из-за нее чувствовал себя иногда неловко. Если она не соглашалась с врачами, то грозилась сорвать с них парики и выгнать на улицу. Говорила, что они бестолковые ничтожества, когда ей казалось, что лекарства не помогают Джону.
Дочери — Генриетта, леди Годолфин, и Мэри, герцогиня Монтегю, — не отличались нежным характером своих покойных сестер, решили, что больше не позволят ей грубо обращаться с собой, и неизменно навещали отца, когда матери не бывало дома.
Джон пытался разубедить их, говорил, что мать обидится.