Фон Аустерлиц, продолжая кашлять, довольно кивнул.
Крепкие руки обхватили Крюкова и начали ловко опутывать его тугой веревкой. Крюков отчаянно сжал руками волшебный посох, но даже не смог вытащить его из-за пояса. С Мороклом и Лиз поступили точно также. Когда Крюков был затянут веревками настолько крепко, что не мог пошевелиться, его аккуратно прислонили к стенке. Рядышком положили Мо-рокла и Лиз.
В это время появился самоубийца-пилот, худой молодой человек с впалыми скулами и темными кругами под глазами. Самоубийца курил, и при виде генерала не проявил никаких эмоций.
— Значит так, солдат! — обратился к нему генерал. — На тебя ложиться ответственная миссия. Видишь этих злобных вражеских шпионов? Они выведали военную тайну. За это их надо уничтожить. Ведешь самолет на последний оплот вражеских сил и разбиваешь его о землю. Вместе со всеми вами. Этим поступком ты совершишь Великий Подвиг и навсегда увековечишь себя в анналах истории.
Пилот бросил окурок в сторону:
— А еще вон тот носатый взял с меня тридцатку за страхование.
— Вот видишь! — фон Аустерлиц направился к выходу, — выполняй, солдат. Мы верим в тебя и в твою сильную любовь к Родине!
Солдаты, старшина и генерал покинули самолет, оставил пилота один на один с вражескими шпионами.
— Эй, солдат! Может, договоримся? — безнадежно предложил Морокл, — я возвращаю тебе тридцатку и еще сотню с верху, а ты высадишь нас около двери-портала на планету Гавасайа!
— Я должен отдать долг Родине! — ответил пилот, садясь в кресло, — а ты закрой пасть, гнилоуст! Иначе я сначала всажу тебе в голову пулю, а потом разобьюсь.
Морокл зашелся в тихом кашле.
— Что будем делать? — шепотом спросила Лиз, — я, конечно, сильная женщина, но не настолько. Чтобы перегрызть веревки самостоятельно!
— А я не могу даже хлопнуть в ладоши, чтобы позвать Угж!
— Милый, не отчаивайся. Не впервой. Я, если хочешь знать, каждый год попадаю в подобные передряги! Особенно, когда совсем не вовремя приходит чья-нибудь жена!
Самолет мелко задрожал, воздух наполнился протяжным гудением. Пилот, склонившись над приборами, что-то нажимал, что-то проворачивал, прикуривал новую сигарету и напевал себе под нос какую-то песенку.
— Леша, где твой посох?
— Я даже пошевелиться не могу.
Самолет ощутимо тряхнуло. Крюков изогнул шею и выглянул в иллюминатор, успев заметить стремительно проносившиеся мимо деревья и уходящую куда-то вниз взлетную полосу. В животе мгновенно загудело.
— Взлетели! — пискнул Крюков, который больше всего на свете боялся летать на самолетах. Дело было в том, что в детстве Крюкова очень сильно укачивало, а когда он с отцом летал к бабушке на север, в самолете маленькому Леше стало настолько плохо, что он почти два часа не вылезал из туалета. Воспоминания прошлого засели в мозгу всерьез и надолго. Уже сейчас, спустя много лет, Крюкову показалось, что у него начинает кружиться голова, а к горлу подступает тугой комок.