Слушать обмен мнениями между противоборствующими сторонами было не очень приятно, и Виктор поспешил увести Настю подальше. Их провожало затихающее обиженное бормотанье и полный надежды мат служителей закона.
Над лежащей внизу Москвой висело облако обыденного серого смога. Золотились купола Новодевичьего, сквозь дымку кое-как виднелся Иван Великий. Справа копошились люди на ремонте метромоста. Над ними катились машины, как деловитые букашки.
'Витя, мне уже пора, — опомнилась Анастасия. — Мне ещё очень много делать'.
В голосе её, однако, недоставало решительности.
Виктор посмотрел на неё.
На неё давно никто так не смотрел.
'Витя, ну мне, правда, пора, — просительно сказала Настя, глядя на него. — У меня завтра семинар…'
'У тебя завтра я'.
'Ты много на себя берёшь', - сказала она.
Недоставало уверенности в голосе.
Блестели окна гостиницы 'Юность'. Или бывшей гостиницы — Анастасия не знала, что там сейчас. Рядом не менее активно отблёскивал кубик офиса французской косметической фирмы.
По реке протопал ещё один — издали уже очень уютный пароходик, морща за собой воду.
'Я беру на себя тебя', - сказал Виктор, стоя чуть сбоку и за спиной. Она не видела его лица.
Было тихо и сонно. Начинало темнеть. Шпиль Университета осветили прожекторы, и он вонзился в небо, как ракета.
Когда-то они гуляли здесь. И валялись в траве в этом то ли парке, то ли лесу между университетским стадионом и Воробьёвыми горами…
Он слишком уверенно сказал…
'Идём', - проговорила она.
Он пожал плечами. Она не видела, но почувствовала этот жест.
Тем более она не должна растаять сегодня.
Он слишком уверенно ведёт себя. Но это он не узнал её в метро…
Где-то на деревьях попробовал голосишко соловей. Анастасия вдруг замерла:
— Ой, Витя… Я так давно не слышала соловья!
Это было чудо какое-то. Откуда он взялся тут, в Москве?
Виктор посмотрел на неё. Настя затаённо улыбалась, подняв лицо.
Трава под деревьями была густой и пахучей. С этой полянки соловья было слышно совсем отчётливо.
Настя села в траву по-турецки. Виктор повалился рядом с ней. Сорвал травинку, поднес к лицу, растёр между пальцами. С наслаждением зaдoxнyлся запахом зелени.
Соловей пел, казалось, только для них.
Витя, из?гибая язык, пытался подражать ему. Получалось плохо, и Настя осторожно шлёпала его пальцами по губам. А он ловил её руки. Наконец, поймал одну и положил теплой ладошкой себе на глаза. Ладошка несмело пригладила его лоб…
Всё замерло. Теперь выводил свои рулады один лишь соловей. Над ним, меж тёмных крон, постепенно темнело оранжевое городское небо…
'Насть', - глухо позвал он.