Настроение было прекрасное. Утром, позвонив заведующей зубным отделением, что берет вместе с Настенькой отгул, Евгений Александрович, наслаждаясь свежестью воздуха, в котором плавно летали серебряные платки паутины, неторопливо прошел каштановой аллеей в тупик улицы, где были гаражи, открыл свой, внешне ничем не отличавшийся от соседних, но более просторный, с двумя капитальными пристройками, включил свет, тщательно протер фланелью ветровое стекло и капот новеньких «Жигулей», купленных два месяца назад на имя сестры, и поехал за Настенькой. Она знала, что больше всего нравится мужу в костюме из белого вельвета, который он привез ей в подарок из ФРГ, и надела именно его. На юг в этом году она ездила одна, Евгений Александрович отпустил ее, потому что у него было очень много хорошей работы, зато она каждый вечер звонила ему и со смехом рассказывала о неуклюжих поклонниках, какие, впрочем, все вместе не стоят его, Евгения Александровича, мизинца с левой ноги. Почему именно с левой, а не с правой, да еще ноги — Настенька не могла объяснить, просто ей так понравилось, и все. Бледнея, краснея, вытирая платком высокие залысины, Евгений Александрович слушал ласковый говорок жены и твердил одно и то же:
— Только, ради бога, поосторожней в море и не отказывай себе ни в чем, на цены не смотри, главное — здоровье.
Через двадцать дней пришла телеграмма: «Встречай!» Когда Евгений Александрович примчался за ней в московский аэропорт на «Жигулях», она плавным движением загорелой руки показала на движущийся транспортер, и он ловко перехватил ремешком два тяжелых ящика с виноградом и персиками, вскинул их на плечо, взял в правую чемодан, а левой коснулся ее локтя:
— Н-ну, как ты, Н-настенька?
Она глубоко вздохнула и, глядя на него чуть сверху, произнесла мило и непосредственно:
— Бог ты мой, Женечка, как же устала отдыхать без тебя.
— Ничего, Н-настенька, на следующий год мы махнем с тобой вместе, не расстраивайся.
Загорала Настенька всегда быстро и хорошо, и даже сейчас, через два месяца после Крыма, шоколадную ее кожу с серебряно-желтыми блестками волос еще лучше оттенял белоснежный вельвет.
Только она с таким изяществом могла садиться в машину, и Евгений Александрович хорошо понимал мужчин, которые всякий раз, наблюдая, как она захлопывает дверцу, долго смотрели вслед, и, наверное, не у одного из них шевелилась в груди зависть к сидящему за рулем невысокому, полнощекому мужчине с густыми темными бакенбардами и большими итальянскими солнцезащитными очками.
Водить машину Настенька не умела, да и не стремилась к этому. Ей нравилось, что он водил автомобиль легко, как бог, часто взглядывая на нее, Настеньку, говорил всегда что-нибудь интересное и поучительное.