Взгляды их встретились, и дон Жуан чуть не лишился чувств. Мудрые старческие глаза Петра Петровича были пугающе глубоки. Дон Жуан словно оборвался в пропасть. Захотелось изогнуться конвульсивно, пытаясь ухватиться за края, остановить падение…
Петр Петрович поспешно, чтобы не сказать – испуганно, отвернулся.
– Да, кстати… – озабоченно молвил он и, в свою очередь подхватив генерала под локоток, увлек прочь. Встревоженно шушукаясь, оба скрылись в зарослях тальника.
Все еще чувствуя предобморочную слабость, дон Жуан потрясенно глядел им вслед. Оставалось лишь гадать, кто же он – этот Петр Петрович. Должно быть, после смерти такой человек высоко вознесется, а если уж падет – то, будьте уверены, на самое дно преисподней. Глаза‑то, глаза!.. Полковник сказал: из Москвы… Ох, из Москвы ли?..
Сзади под чьими‑то осторожными шагами скрипнул песок. Дон Жуан хотел обернуться, но в следующий миг его крепко схватили за руки, и на лицо плотно упала многослойная марля, пропитанная какой‑то дурманящей мерзостью.
Очнувшись, он первым делом изучил застенок. Всюду камень, нигде ни окна, ни отдушины. Единственный выход – железная дверь с глазком. Должно быть, подземелье.
Итак, его опознали… Конечно же, не из какой он не из Москвы, этот Петр Петрович, а прямиком из‑за Ахерона… Мог бы и раньше догадаться!
Да, но если дон Жуан опознан, зачем его посадили в подземелье? Не проще ли было изъять тело, а самого вернуть во второй круг? Или даже не во второй, а много глубже – за побег и угон ладьи…
Что тут можно предположить? Либо хотят изъять тело в особо торжественной обстановке, что весьма сомнительно, либо… Либо его опять приняли за кого‑то другого. Ошибся же тогда чертенок…
Утешив себя такой надеждой, дон Жуан поднялся с жесткой койки и еще раз осмотрел камеру. Отсюда и не убежишь, пожалуй… Ишь как все законопатили!..
Счет времени он потерял очень быстро. Освещение не менялось. Приносившие еду охранники на вопросы не отвечали. Наверное прошло уже несколько дней, когда в коридоре послышались возбужденные голоса, и сердце оборвалось испуганно: это за ним.
Лязгнула, отворяясь, железная дверь, и в камеру вошли двое. В коридоре маячило ошеломленное рыло охранника.
– А? Застенки! – ликующе вскричал вошедший помоложе, и простер руку к дону Жуану. – Самые настоящие застенки! Полюбуйтесь! Держать женщину в подвале, даже обвинения не предъявив! Как вам это понравится?
Тот, что постарше, хмурился и покряхтывал.
– Почему вы знаете, что не предъявив?
– Потому что уверен! – с достоинством отозвался первый и вновь повернулся к дону Жуану. – Скажите, вам было предъявлено какое‑либо обвинение?