— А ты не гляди, что слепая, — сказала тогда ведьма, ледяной лапой ухватившись за руку, — порой меньше тут видишь, тем больше там открыто.
Фома не слишком-то в это поверил, однако покорно помог поставить в центре комнаты треногу, неимоверно грязную, закопченную, норовившую перекоситься на один бок. И углей из печки нагреб, и мешочки с травами раскладывал. Ведьма принимала помощь с полнейшим безразличием, будто привыкла. А может, и вправду привыкла.
В любом случае поскорей бы все это закончилось, Ярви, небось, изволновалась вся. Ради нее он согласился, ради нее терпит и будет терпеть столько, сколько надо.
— Шорохом-камышом, полынью-матушкой… сон-травой да крестом петровым… березою черной да белой ольхою… — ведьма на ощупь находила нужный мешочек, подкармливая рубиновые угли мелкой древесной трухой. Угли шипели, иногда брызгали мелкими искрами, а комната наполнялась удушливым черным дымом, в котором дробным серебром перекатывался звон колокольчиков.
Голова болит… отдышаться бы.
— Дыши, дыши, дыши… — завыла старуха, и Фома подчинился, вдохнув полные легкие дыма.
— Спи, спи, спи… — уговаривали колокольчики.
— Так-так-так… — поддерживал бубен. — Спать-спать-спать…
Нельзя. Он не знает, что с ним сделали, но спать нельзя, старуха может обидеться, если он заснет.
— Нет-нет-нет, — позвякивали браслеты на тощих запястьях. — Спи-спи-спи…
На голову ледяным кольцом легли руки, заставляя повернуться влево, и чей-то голос скомандовал.
— Погляди на меня…
Белая пленка лопнула, выпуская черноту, та расползалась, разлеталась, смешиваясь с дымом и звоном, и проникала внутрь, чернота глядела на Фому, и не было сил отвести взгляд… а потом все исчезло и тот же голос повелел:
— Спи… — и тихо добавил, — кто бы ты ни был…
Вальрик.
Вывели как обычно, двое по бокам — благо коридор достаточно широк — двое сзади. Любое резкое движение и удар под колени, упадешь, а подняться не дадут. Точнее дадут, но в таком состоянии, когда и дышать самому тяжело, не то, что бегать.
Сегодня ведут не в лабораторию. Коридор, несколько поворотов, лестница. Новый конвой. Эти бьют сразу, просто на всякий случай. Пускай, ему все равно. Дверь. Комната. Разделена на две половины решеткой. Прутья толстые, не выдрать, а дверь, тоже железная? Ну хоть стула нет.
— Лицом к стене! — приказ из тех, перечить которым нет смысла. Вальрик подчиняется, но один из конвоиров прижимает шею резиновой дубинкой, да так, что вдохнуть нельзя. Зато наручники снимают… черт, неужели все и поэтому снимают наручники?
Сумасшедшая радость заставила забыть о благоразумии, Вальрик позволил себе пошевелиться, не дожидаясь приказа, но наказания не последовала, только старший тихо, но внятно предупредил: