— Пойдем, — Рубеус протянул руку. Прикоснуться страшно, гораздо страшнее, чем сидеть на краю пропасти. Прикосновение нарушит хрупкое равновесие… перемирие.
А дальше что? Не знаю. Но все равно страшно. Снежинка на ладони превращается в каплю воды, а Северный ветер сыплет в пропасть новые и новые горсти серебра.
— Черт, ты же сейчас упадешь, — Рубеус подхватил меня на руки прежде, чем я успела возразить. Нельзя же так… так близко, ближе чем возможно. Надо сказать, чтобы отпустил, он послушает, он. Нежно касается губами уха и говорит:
— К дьяволу гостей.
В его глазах пляшут бесы и страх исчезает. К дьяволу, весь мир к дьяволу, лишь бы вот так, рядом, в его руках…
Бесшумные двери, пустые коридоры. Хельмсдорф по-прежнему заботился о хозяине, и мне перепала часть этой заботы. Хорошо. Мне не было так хорошо… и снова страх, давний, полузабытый и не правильный. Я пытаюсь прогнать, я выталкиваю его прочь из себя, а он возвращается.
Шкура-ковер, запах лаванды — кажется, духи разлила. Мне хорошо. Мне плохо, я боюсь того, что должно произойти, но я сильнее своего страха…
— Твои волосы пахнут инеем…
— Что?
— Ничего, — шепчет он, и от этого шепота по коже разлетаются горячие искры. Мне хорошо и вместе с тем страшно, потому что тело, глупое-глупое тело ищет в прикосновениях намеки на былую боль. Разумом я все понимаю, но…
— Тише, — слово-якорь, слово-успокоение на секунду отгоняет страх. — Не бойся.
Не боюсь. Почти не боюсь. Скользкий шелк платья доверчиво льнет к его рукам, а я чувствую эти прикосновения даже через ткань и окончательно цепенею.
Дышать не могу.
— Ну же, посмотри, это же я.
Я вижу. Я знаю. Я ничего не могу поделать с собой.
Кажется, я плачу.
— Черт. Конни, солнце, ну перестань… ну хочешь, я уйду?
— Нет. Не хочу. Не уходи, пожалуйста.
Теперь мне совсем плохо, искры на коже погасли, а липкий страх, смешанный со стыдом, остался. Он засел в душе рыболовным крючком, и мешал, напоминая про тот… случай. Если Рубеус уйдет, то… случится беда. Какая? Не знаю. Я вообще не в состоянии сейчас думать, только и могу, что слезы по лицу размазывать да повторять:
— Пожалуйста, не уходи… пожалуйста.
— Не уйду, — серьезно обещает он. — Расскажи мне.
— О чем?
— Обо всем.
Нет. Только не ему и… вообще никому. Слишком стыдно, слишком много грязи и того, о чем хотелось бы забыть, а не получается.
— Не доверяешь?
Доверяю. Больше чем кому бы то ни было. Но я снова запуталась в мыслях и эмоциях.
— Я слышал, как ты звала, я хотел придти…
— Тогда почему не пришел? Почему? Знаешь, как мне было…
Прикусываю губу, чтобы не наговорить лишнего, сильно, до крови, но лучше так, чем поссориться из-за прошлого, изменить которое невозможно. Я не хочу ссориться с Рубеусом, я хочу, чтобы он обнимал меня, вот так, как сейчас, и чтобы снова было спокойно и надежно, чтобы искры по коже и… а вместо этого говорю какие-то глупости.