По потолку расползались сине-красные тени, и Вальрик закрыл глаза, на что-то большее сил не осталось.
Коннован.
Мир — это… это конец войне и ежедневным бомбардировкам, постоянному ожиданию того момента, когда перекрытия, наконец, не выдержат и обрушаться, похоронив заживо. Конец существованию в бетонной утробе технозверя, конец хлорированной воде и воздуху воняющему химией и пСтом…
Да я почти счастлива, но… сложно поверить, что все это правда. Сколько война длится? Без малого полтора века, и пусть я участвую в ней недавно, но уже успела привыкнуть, втянуться, поверить в то, что другой жизни просто не бывает.
Следом пришла другая мысль. Если наступит мир, то что делать мне? Завод остановят, или перепрофилируют, или сделают еще что-нибудь, чтобы оправдать существование этого зарывшегося под землю монстра, но будет ли на новом предприятии место для меня? И хочу ли я оставаться там?
Не хочу. Не из усталости, просто… тяжело в замкнутом пространстве. А кому я нужна вне его? Глупые мысли и несвоевременные, радоваться надо. Но все-таки неужели правда?
Музыка чуть приглушила шепот, отчего-то все стеснялись говорить громко, будто обсуждаемая проблема относилась к разряду неприличных. Душно здесь, запахов чересчур много, а искривленное зеркалами пространство вызывает головокружение, и обстановка кажется не столько роскошной, сколько вычурной. Карл куда-то пропал… и Рубеус.
Интересно, если я тихонько уйду, заметит ли кто-нибудь мое отсутствие? Вряд ли. А в комнате спокойнее, случайно или нет, но мне досталась имена та комната, в которой жила здесь раньше. Правда, всего на два дня, но ощущение было, словно я домой вернулась.
Иллюзия. Сколько можно жить иллюзиями?
На балкон я попала случайно, открыла очередную замаскированную под зеркало дверь и оказалась на крошечном каменном пятачке, приросшем к массивному телу башни. Кованая решетка изящным барьером ограждала от пропасти, на вид прочная, во всяком случае, мой вес выдержит… туфли бы еще снять, ноги совсем затекли.
Красиво. Ожерелье звезд на темном бархате, золотой медальон луны и колючий серебряный пух редкого снега. Даже летом здесь снег…
— Замерзнешь.
Я не слышала, как он подошел, и как дверь открылась, Хельмсдорф не оскорбит хозяина пошлым скрипом или скрежетом. А на балкончике стало тесно.
— Почему вы все любите высоту? — Поинтересовался Рубеус. Вниз он смотрел без страха, но видно, что созерцание бесконечной пустоты, окаймленной скалами, ему не доставляло удовольствия.
— Красиво.
— А не страшно?
— Нет.
Разве может быть страшно, когда есть Ветер? Анке не позволит разбиться, да и остальные тоже…