— Ну и зачем ты это сделала? — Рубеус стоял в дверях, опершись на косяк. Злился. Ну и пускай. Мне все равно. Наверное. — Легче стало?
— Стало. А если еще раз раскроет рот, я ее убью.
— Это ее дом.
— Неужели?
Все-таки мне не все равно. Мне больно, до того больно, что хочется вцепиться зубами в руку и выть. А вместо этого пытаюсь улыбаться. Хельмсдорф — дом для Мики, всегда был домом, а я здесь лишняя. Не понятно только почему Рубеус не дает уйти.
— Послушай, Конни… — он присел рядом. Тон отвратительно-вежливый и совершенно чужой. Будто извиняется, а раньше он никогда ни перед кем не извинялся. — Я понимаю, что тебе неприятно ее присутствие, и ведет она себя отвратительно, но прогнать ее тоже не могу.
— Меня долго не было. А Мика была. Верно? И прогнать ее будет нечестно. Недостойно существа столь благородного, как ты? А я ведь пойму, ты объяснишь и пойму. Посочувствую. Приспособлюсь.
Господи, что я несу? И почему он не остановит? Он ведь пришел объяснить, а я… это потому, что больно. Рубеус молчит. По лицу ничего не понять, а нити меняют цвет слишком быстро. Да и я не так хорошо умею читать эмоции.
— Знаешь, наверное, ты права, — наконец ответил он. — Я слишком много хочу. Не умею расставлять приоритеты. И чувство долга иногда мешает. Просто учти, Конни, у вас с Микой равные права. И если ты тронешь ее, я вынужден буду тебя наказать. А мне бы не хотелось.
Наказать? Меня? Чувство долга? Вот, значит, что я для него — долг, который необходимо исполнить. Обязательства. Правила. И если я нарушу правила, то меня накажут.
В горле клокочет смех. Все лучше, чем слезы.
— Не обижайся. Я всего лишь хочу мира в доме.
— Я не обижаюсь.
Ложь. Я быстро научилась врать. А он верит, или делает вид, что верит. Ненавижу! И Мику, и его, и себя. Почему он не уходит? Или это не вежливо уходить сразу, этикет не позволяет?
Чувство долга?
— И… может, тебе и вправду лучше пока здесь… побыть.
— В смысле в комнате, да?
— Ну да. Я ведь вижу, что тебе неуютно вместе со всеми.
Неуютно. Но его предложение, просьба, больше похожая на приказ, оскорбительна. Он и сам не понимает, насколько оскорбительна. Или понимает? Чувство долга не распространяется настолько далеко, чтобы терпеть мое присутствие за общим столом. Главное не заплакать. Воины не плачут, а я воин.
Я, как верно заметил один человек, старая беззубая собака, которой нужно было бы сдохнуть в степях. Всех бы от проблем избавила. А я, дура, выжить пыталась.
— Все нормально?
Какой вежливый вопрос. Ну да, конечно все нормально. Все в полном порядке. Полнейшем. Что одна — так это даже хорошо. Будет время заняться собой. Я в фехтовальный зал собиралась. И оружие по руке подыскать.