В то время как я критиковал людей за то, что они являются жертвами системы, а не творцами. собственной истории, что-то подтолкнуло меня взглянуть на себя самого, и я осознал, что ничем от них не отличаюсь. Мне было непонятно, почему такие простые мысли так легко берут за живое. Я изучал сложные социалистические идеи, но они не западали так глубоко в потаенные уголки моей души. Мне казалось, что я счастлив, но выяснилось, что я глубоко несчастен. Мне казалось, что я живу лучше, чем жил мой отец, но фактически я повторил то, что мне больше всего в отце не нравилось. Мне казалось, что я общительнее моей матери, но я копировал ее рассудительность и горечь.
Я не использовал свои неудачи для того, чтобы пробуждать мечты, и не был достоин их. Я замечал опасности, хотел контролировать все, что происходило вокруг меня, поскольку боялся испортить свою блестящую карьеру ученого. Внутренне я стал стерилен, новые идеи меня не интересовали. Забыл, что великие мыслители были безумцами, шедшими на риск под собственную ответственность. Немалое их число было осмеяно, причислено к душевнобольным, к ним относились как к еретикам, олицетворяющим социальный стыд. Иными словами, они служили свежим мясом для хищных птиц, только и ждущих, чтобы это мясо склевать. Думаю, что я был одним из хищников.
Даже при защите диссертаций на степени магистра и доктора риски были сведены до минимума. Некоторые из моих коллег боролись с подобным формализмом. Но я загнал их в угол. И только после того, как я пошел за этим непредсказуемым продавцом грез, до моего сознания начало доходить, что великие научные открытия делаются в молодые годы, в период бунтарства, но не взрослыми учеными. Формалисты получают дипломы и аплодисменты, помешанные выдвигают идеи, которые используют пожилые ученые.
Необычная мечта Бартоломеу
Белый человек с хорошо уложенными черными волосами, примерно тридцати пяти лет от роду, в рубашке бежевого цвета и с выражением замкнутости на лице, нарушил царившую гармонию и развязно заговорил, обращаясь к учителю:
— Моя самая большая мечта — задушить жену. — И он не шутил. Желание совершить убийство казалось вполне реальным. Учитель ничего не ответил, ожидая дальнейших объяснений страстного желания нахала, который продолжал: — Чего заслуживает женщина, изменяющая мужу?
Вместо того чтобы уменьшить гнев наглеца, учитель, похоже, добавил еще больше масла в огонь бушевавшего пожара.
— Вы тоже изменник?
Наглец не колебался ни минуты. Он ударил учителя кулаком в лицо, сбив его с ног. У того из губы с левой стороны потекла кровь. Когда многие попытались тут же линчевать наглеца, учитель утихомирил толпу: