— Я Абалгузи-пехлеван. «Поражающий силой» — по-вашему. Я из знойной земли хорезмийской. Не славы ищу я, и злата звонкого мне не нужно. Мрака смерти ищу я! Да бежит смерть от копья моего... Назови себя славный богатур, чтоб знал я, за кого помолиться Аллаху после победы над тобой. Я имя твое начертаю на подвеске моего боевого пояса! Кто ты? Назовись, богатур урусов!
Городник ударил себя в грудь стальной рукавицей:
— Кличут меня Будилою! Имя мое ведомо богатырям Козарии. Я — защита от ворога, строю крепости на Руси святой!.. А пристаю ли нам, честной богатырь, свои копья ломать на виду у всех?! Ан побратаемся здесь, во чистом поле, перед силой Перуна Грозного! — И витязь повел рукой в сторону русской крепости.
— Нет! — вскричал Абалгузи-пехлеван. — Я дал клятву кагану-беки Ураку — сокрушать богатуров Урусии. Ну а если мне смерть предначертана жребием от твоей могучей руки, то пусть свершится неизбежное! Приступим во имя Аллаха!
— Честь и славу жизнью достойной держат! А што достойнее смерти в битве за землю свою?! Прочь улетай, дева Обида[65]! Перун да поможет мне! Приступим!
Богатыри разъехались на пятьдесят саженей, резко поворотили коней, повременили мгновение и бурей устремились друг на друга с копьями наперевес.
Хазарская рать выстроилась саженей за триста от стен Переяслава.
Русские дружинники и ополченцы вышли в поле и, пока величались поединщики, стали в шеренги. Впереди русского войска утвердились щитоносцы, позади — три ряда копейщиков, за ними ополчение. Стена русских воинов в восемь шеренг глубиной растянулась на добрых шестьсот саженей.
«Около трех тысяч, не более...» — отметил про себя Хаврат-эльтебер, радуясь, что наконец-то воевода переяславский вывел свои полки в поле, где хазарский бек думал легко раздавить их конницей.
За мгновение до того как поединщики ударились копьями, многие воины с обеих сторон невольно зажмурили глаза. Звенящий гром потряс окрестности. Копья попали в стальные щиты, и древко Абалгузи-пехлевана переломилось.
Кони проскакали вперед и, описав широкий полукруг, снова встали друг против друга.
Хорезмиец отбросил в сторону сломанное копье и выхватил меч, взметнув его над головой.
Будила тоже отбросил копье прочь, хотя его стальное ратовище оставалось таким же прочным, как и перед ударом острия о щит противника. Но городник не хотел преимущества для себя, считая, что так угодно Перуну.
Когда поединщики сошлись снова Будила отметил что щит врага сильно поврежден.
Хорезмиец замахнулся. Русс мгновенно принял лезвие на щит и резко, с разворотом рванул его вниз: обычно сталь ломалась от этого приема или противник бросал оружие. Но Абалгузи-пехлеван удержал меч, а дамасская сталь выдержала. И только рука богатура занемела. Городник с громким выдохом опустил секиру на голову врага. Тот успел закрыться щитом и, с трудом отразив тяжелый страшный удар, рывком послал свой меч в грудь русского витязя. Испытав мощь стального острия пластины брони прогнулись, но Будила не дрогнул и снова его секира взметнулась над головой.