— Да, Ганечка, — шепнул Яцек, будто только об этом и мечтал.
Как же все же они беспомощны перед нами, эти мужчины! Правда, мне всего лишь двадцать три года, и, если бы кто-то сказал, что я красивая, это не стало бы для меня новостью.
В ту ночь в его любовных ласках опять было столько страсти, что я чуть не сказала: «Ты напоминаешь мне человека, который пьет больше, чем ему того хочется, но он знает, что сейчас же может оказаться в безводной пустыне».
Да, я, безусловно, люблю его. Когда он лежит так с закрытыми глазами, я пытаюсь представить себе ту, другую. Красива ли она? Молода? Похожа ли на меня? Я заметила, что Яцек охотно поглядывает на Люсю Чарноцкую, а Люся такого же типа, как я.
Неожиданно я спросила:
— А скажи, Яцек, ты любил когда-нибудь раньше?
Веки у него вздрогнули, однако он улыбнулся, не открывая глаз.
— И прежде, и теперь, и всегда буду любить.
— Ты не крути — ведь знаешь, о чем я спрашиваю. Любил ли ты другую женщину?
Яцек долго молчал, наконец ответил:
— Один раз… Давно уже… Казалось, что любил…
Сердце у меня забилось сильнее — я поняла, что он говорит о ней. Несомненно: Яцек не подозревает, что я о чем-то догадываюсь. Значит, надо ковать железо, пока горячо.
— А почему ты сказал «казалось»? — небрежно спросила снова.
— Потому что это не было настоящим чувством. Короткое головокружение и все.
— А она?..
— Что «она»?
— Она тебя любила?
Яцек надул губы и ответил:
— Возможно… Не знаю… Пожалуй, что нет.
— Вы были любовниками? — спросила я без нажима.
Муж покосился на меня.
— Оставим этот разговор. Он мне не очень приятен.
— Хорошо, — согласилась я. — Хочу только знать, ты с ней встречаешься?
— С какой бы стати? — пожал плечами он. — Я не видел ее уже много лет.
Он, как видно, не очень поверил, что я так легко оставлю эту тему, потому что посмотрел на часы и сказал, что пора спать. Встал и пошел к себе, а я до поздней ночи не могла уснуть и ломала себе голову тем, как мне действовать дальше.
Легче всего было бы поговорить с ним начистоту и сказать в глаза: «Я повела себя нечестно. Открыла письмо, адресованное тебе, и из него узнала, что ты двоеженец, что у тебя уже была жена, и ты обманул меня, выдав себя за холостяка. Поэтому я имею право требовать объяснений».
Интересно, как повел бы себя тогда Яцек? С его уязвимостью, с его гипертрофированным чувством собственного достоинства. Прежде всего, с чисто мужской логикой, он вычитал бы мне за письмо, которое я так неосмотрительно открыла. А затем, выведенный на чистую воду, скомпрометированный и униженный, возможно, и возненавидел бы меня за то, что я коварно выведала его тайну. Может, оставил бы меня и вернулся к той женщине? А то и кто знает, не пустил бы себе пулю в лоб?