Как обычно, он поцеловал жене руку и отправился к себе в спальню. Спустя 15 минут он уже лежал в постели и как раз собирался почитать “Потоп” — замечательное средство для успокоения нервов перед сном, позволявшее отвлечься от дневных забот и благотворное влиявшее на воображение, — когда раздался стук в дверь.
— Это ты? — удивился пан Станислав.
За много лет он уже отвык от появления жены в халате и в это время.
— Да, Стась. Я бы хотела услышать твое мнение… Сама не знаю, как поступить. Считаешь ли ты, что угрозу Лешека следует принимать серьезно?
— Он неуравновешенный парень, — осмотрительно заметил пан Чинский.
— Видишь ли… Весьма непедагогично уступать под давлением угрозы. Однако, с другой стороны, следует принимать во внимание его возраст. Если до сего времени мы не сумели его воспитать, то дальнейшее воспитание уже не даст ничего.
Пан Станислав грустно взглянул на разложенный на одеяле толстый том. Заглоба как раз принял командование и приступал к снабжению лагеря. Отрывок особенно приятный, а тут опять проблемы Лешека.
— Я думаю. Эля, что мы отказали ему очень категорично.
— Но справедливо.
— Разумеется. С другой стороны, амбиция парня все-таки подавлена. Я думаю, что…
Мысли о продолжении романа, о доставке оружия и амуниции из Белостока, о прибытии князя Сапеги настраивали пана Чинского на мирный и спокойный лад.
…В конце концов, этот шорник должен научить своего сыночка дисциплине. Нельзя отказать Лешеку в правоте.
— Значит, предлагаешь, — подхватила пани Элеонора, — принять условие Лешека?
— Я предлагаю? — искренне удивился пан Станислав.
— Но не я же, — нетерпеливо пожала плечами жена. — Я всегда считала, что ты относился к нему слишком мягко и потакал во всем Не поплатиться бы нам когда-нибудь за твою слабость.
— Извини, пожалуйста, Эля… — начал пан Чинский, но жена прервала его.
— Пожалуйста, я поступлю, как ты хочешь, хотя еще раз подчеркиваю, что делаю это вопреки своему убеждению.
— Но… — пытался объясниться пан Станислав, — но я…
— Ты? Ты, мой дорогой, плохо его воспитал! Спокойной ночи!
И пани Элеонора вышла с чувством стыда перед собой. Перекладывание ответственности за уступку на плечи мужа не обмануло ее совесть. Ее деспотичная натура восставала против ультиматума сына и, если бы пан Станислав хотя бы одним словом спровоцировал ее к сопротивлению, она не изменила бы своего решения. Но дело в том, что она шла в спальню мужа совершенно уверенная, что он не возразит ей не единым словом.
Однако тот, кто думал, что пани Элеонора может согласиться с поражением, просто не знал ее. Правда, ее бросало в дрожь при мысли, что сын выполнит свою угрозу и уедет на край света, но все же она не могла признать собственной капитуляции.