Индоевропейцев раскидало по всей Европе и половине Азии, и если взглянуть на современную карту расселения индоевропейцев от Ирландии до Индии, то центром этой дуги была и есть Великая Русская равнина, Русь. Самым пассивным, «ленивым», индоевропейским элементом являются славяне, и самым инерционным ядром — русские, наименее сдвинувшиеся с Севера. Русский — изначальный архетип земледельца, он анти-кочевник. Если все остальные, без исключения, индоевропейцы — индоиранцы, хетты, греки, латины, кельты, германцы — после исхода долго и трудно искали свои вторые родины и все они отметились в истории войнами, завоеваниями, взлетами и падениями, всем, что так близко кшатрию-воину, архетипу кочевника, то славян как бы и не было в истории. Во всей этой исторической суете они тихо-мирно и исторически незаметно пахали землю. Историю пишут завоеватели-кочевники, в том плане, что благодаря им что-то происходит в истории, земледельческая цивилизация самодостаточна, она замкнута на Солнце и землю и по сути своей инертна и архаична, как архаичны и постоянны солнце, ландшафт и среднегодовая температура. И прежде всего это отражается в языке, язык как информационное зеркало бытия, отражает всю динамику этноса: изменение ареала-ландшафта, климата, соприкосновение с чужими языками. Все это естественное состояние образа жизни скотовода и кочевника. Земледелец существует во времени и в прямой связи с Солнцем, он статичен и консервативен, как смена дня и ночи, как смена сезонов, равноденствий и солнцестояний, т. е. настолько, насколько постоянно само Солнце. Кочевник существует в пространстве, в поисках новых пастбищ, скота и добычи, он уже оторван от якоря-солнца, ему ближе и понятней луна в своем постоянном движении. Движение в пространстве дается собственной и чужой кровью, и кочевнику трудно удержать своих богов и свой язык, ибо самое страшное для них, для богов, это смешение крови. Феномен индоевропейцев и в том огромном пространстве, по которому они растеклись, и в той не менее огромной дисперсии или деградации языка, которую мы наблюдаем сейчас. Язык имеет удивительное и исключительное свойство человеческого феномена — он только регрессирует, во всяком случае в доступный обозрению исторический период. В индоевропейском кругу самым примитивным безусловно является «новейший» индоевропейский, так называемый английский, образовавшийся ко второй половине первого тысячелетия как дворовое индоевропейское эсперанто из вульгарной латыни, припущенное англосаксонскими корнями и небольшой добавкой от кельтов и викингов. В нем самый примитивный синтаксис и грамматика, лишь рудименты падежей, родов, склонений и еще более убогая фонетика, полная деградация ключевого «р», каша, точнее, жареная картошка во рту, очевидный регресс к неандертальской звуковой гамме. И с формальной точки зрения это уже не язык, известный немецкий филолог Мюллер вообще не включал его в германскую группу, считая современный английский смешанным романо-германским жаргоном. Именно легкость, то есть примитивность объясняет его универсальность и массовость, воистину это язык поп-, то есть масс-культуры. Английский язык — это крайний по наглядности пример, все остальное идет по тому же пути, можно сопоставить старославянский и русский, готский и немецкий, латинский и итальянский. Язык человеческий загадка того же плана, что и разум, но у языка загадочно его антиразвитие, путь от сложного к простому, деградация. Внутри этой загадки — загадка сфинкса, язык пирамид Гизы, который возник, мягко говоря, странным образом, вдруг и во всей своей полноте и сложности, и также странно уже к Среднему Царству деградировал к мертвому, стал языком мертвых или избранных. Вывод простой: язык это дар, а не эволюционная заслуга. Божественный дар, а не человеческая заслуга, но если и человеческая — то человека другой эпохи, ибо современная история лишь останки остатков. Это понимали еще египтяне, когда говорили, что именно Тот, бог мудрости и письменности, дал им иероглифы.