Скотовод и земледелец — это два разных класса позвоночных, два разных вида млекопитающих, и разница между ними в том, что скотовод обречен убивать, а земледелец свободен от этого проклятия.
* * *
На Руси, а именно в русской деревне, никогда не было профессиональных охотников, охота всегда считалась барской, а в новейшее время — городской забавой. Из записок XIX века Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева «Быт великорусских крестьян-землепашцев» по Владимирской губернии: «Летом ходят в лес за грибами, ягодами, а также «по траву», которую сушат и продают в аптечный магазин. Охотничий промысел отсутствует»; следующий корреспондент: «Охотой и рыбной ловлей занимаются мало»; еще запись: «В лесу собирают только грибы. Охота и рыболовство не развиты.»; от другого корреспондента: «Из диких полезных животных есть только лоси, из хищных животных есть медведи, волки, лисы. Промысловая охота не развита во всем Меленковском уезде»; еще от следующего: «Из всех девяти деревень Ильинского прихода занимается охотой лишь одна семья, все же прочие считают охоту «пустой забивкой ног»».
Даже из практических нужд, живя в самом суровом европейском климате, русский крестьянин не носил шкуры ли, меха зверей. Русский никогда не любил оружия, он не носил кинжал, как финн, он не знал, что такое кольт, он вообще последний узнал порох. Русский фольклор, даже народные сказки не знают героя-охотника, тогда как у европейских детей охотник — это главный герой. Вспомним один из самых распространенных сюжетов русской сказки, где герой как только пытается убить медведя, волка, сокола и даже рыбу, они сразу «одушевляются», говорят человеческим языком и в конечном итоге являются помощниками, но не жертвами. Русский волк или медведь никого не ест, даже лиса никак не может задрать петуха, в русских сказках вы не найдете звериной крови, даже человеческой там больше, и это самое поразительное отличие от немецких, французских и английских сказок. В русских сказках о зверях какое-то странное, до боли знакомое чувство, какого-то колхоза, лесного коллективного хозяйства. Помните, «кто в тереме живет»? Или как удалось вытащить репку? Русский все еще несет в себе генотип и стереотип поведения человека-собирателя, антиохотника, прапредка земледельца.
* * *
Собирательство естественным образом подразумевает и бортничество, мед еще одна характерная грань, разделяющая славянство и индоевропейство. Русский единственный сохранил само слово с общих арктических времен (на санскрите оно звучит точно так же «med»), русский язык не знал слово «сахар», и русская деревня последняя из северной расы узнала загадку «сладкий, но не мед». Сахар на Руси вплоть до середины XX века считался заморским, барским лакомством и был всегда дороже меда. Если сахар на Руси мерился на головки и фунты, то мед исключительно на ведра и бочки. Не было русской деревни без пасеки и со времен летописных Русь всегда была главным экспортером меда в Европу. Реконструкция индоевропейского языка показывает, что индоевропейцы знали мед, точнее, напиток из меда, но у них не было названия пчелы, то есть дикий мед они собирали, а вот пчел не разводили, что естественно при кочевой жизни. Европейцы, конечно, тоже знали мед, но он никогда не был и не есть определяющий элемент их кухни, его место точно определяют те 5 грамм запечатанного в пластик меда, который вам подадут в европейской гостинице на завтрак. Европейская кухня не знает медовых пряников, сбитня и понятии «мед» в значении медовухи. Отличие русского от европейца не только в том, что он ест, но и в том, что он пьет. Русский всегда, по крайней мере, до тех пор, пока Петр не завез из Европы водку, а затем установил на нее госмонополию, пил мед