Еще издали она услышала их голоса. О чем-то негромко говорили они. Вдруг что-то толкнуло ее. Если бы не то, из-за чего она рассорилась с Настюрой, то, возможно, теперь бы и не замедлила она шаги, не приостановилась в коридорчике перед полуприкрытой на веранду дверью. Но, может быть, и потому, что, еще ничего не разобрав, не поняв из их разговора, она вдруг ощутила какое-то неприятное беспокойство.
Ее невестка разговаривала с Никитиным таким тоном и с той свободой, которая как будто говорила, что у нее есть на это право. Сама Антонина за многие годы жизни так и не научилась разговаривать с ним в таком тоне.
— Это каким же образом? — насмешливо опрашивала у него Ирина.
Перед своей совестью Антонина чиста была — она их подслушивать не собиралась. Но коль так получилось, значит, ей до конца нужно узнать, по какому праву она могла так разговаривать с ним.
— Каким образом? — с вызовом повторила Ирина.
Некоторое время Никитин не отвечал ей, а когда заговорил, голос его был скорее похож на ворчание:
— Ну, у женщин, говорят, есть много способов.
— Ты же сам просил не доводить пока до разрыва.
— Это совсем другое. Я же показывал тебе эту яму.
— Если бы ты мне ее раньше показал…
Антонине трудно было стоять перед дверью, а в коридоре было невыносимо душно. Отступая за полуоткрытую дверь, она прислонилась спиной к каменной стенке.
Невестка испуганно спросила у Никитина:
— Кто-то вошел?
Под его шагами застонали половицы на веранде, и, потянув на себя дверь, он плотно прикрыл ее:
— Никого нет.
Из-за двери их голоса зазвучали глуше. В духоте коридора Антонина обливалась потом. Хорошо, что стена, к которой она прислонилась, была такой холодной. В прошлом году Никитин сам сложил веранду из серого камня.
— И все-таки ты могла бы ему не позволить, — настойчиво сказал он за дверью.
— Это уже что-то новое. Ревнуешь?
— Во всяком случае, мне не обязательно было знать…
Теперь уже с насмешкой нескрываемое презрение сплелось в голосе у отвечавшей ему Ирины:
— Вот даже как?! И это могло бы тебя утешить?
Пот заливал грудь и спину Антонины. Но ей уже не жарко было, а так холодно, как никогда еще в жизни. Каменная стена леденила ей не только спину. Больше всего боялась она, что у нее уже не хватит сил оторваться от этой стены и выскользнуть из коридора, уйти отсюда прочь. Вдруг все их слова и обрывки разговора, смысла которых она сперва никак не могла понять, сразу соединились, связались с тем, что давно уже подтачивало ее и во что она с негодованием отказалась поверить, услышав это от Настюры. Все вдруг осветилось. Все она сразу поняла, и ни единого слова больше, ничего уже не надо было ей слышать из того, о чем они говорили между собой, — это уже была не ее, а их жизнь. Вся ее прошлая жизнь с Никитиным сразу оборвалась, кончилась и теперь уже навсегда останется там, за порогом. Ей же надо только найти в себе силы, чтобы, не помешав им, выбраться отсюда.