— Скажите, — не удержался я, — а ваши сотрудники Мямлин и Кранц сегодня вышли на службу? А то данные имеются… — не договорил я в лучших традициях прокурорской работы.
— Какие данные?
— Есть сведения, — отчеканил Гена Чухонцев, — что сотрудник Мямлин — не тот, за кого себя выдает.
— Это любопытно, — холодно сказал Бакланов. — Рекомендую вам провести расследование. Мямлин сейчас в командировке.
— А где конкретно?
— Роман Мямлин находится в Нью Йорке, собирает экспонаты для выставки «По направлению к объекту».
— Он утром вылетел, — прошептал мне на ухо Гена, — мне сведения из Шереметьева передали. — И уже громко, Бакланову: — А где Роза Кранц?
— Куратор Кранц в настоящее время больна. — Директор музея встал, показывая, что аудиенция окончена. — Еще вопросы есть? — и протянул мне руку.
Я пожал его холодную твердую ладонь, посмотрел в его немигающие глаза. Глаза Бакланова вспыхнули и погасли — не оранжевым светом, нет. Просто вспыхнули на мгновение глаза — может быть, вдохновенная мысль посетила директора музея.
— До свидания, — сказал я, и тут заметил страшную деталь. Из-под воротника военного френча Эдуарда Бакланова торчала соломинка! Обыкновенная желтая солома — но откуда она может взяться в Москве, в центре города, в Музее современного искусства!
Бакланов проследил за моим взглядом, неторопливо поднял руку и вынул соломинку из-под воротника.
— На дачу вчера ездил, — сказал директор ровным голосом. — Спал на сеновале.
— Еще один вопрос имеется, — сказал Гена Чухонцев. Все-таки он носил погоны, обязан был работать. — Вам знаком директор парижского аукционного дома господин Дрюмо?
— Прекрасно знаю Пьера.
— И вам известно, что он пропал в Москве? — Это был коронный прием Чухонцева, задать вопрос сразу в лоб. — Причем сразу после посещения вашего музея. — Это уже была импровизация, и мысленно я аплодировал Чухонцеву.
— Пьер находится в Париже, вчера беседовал с ним по телефону. Не желаете ли с ним поговорить? Если нет, то прошу извинить — спешу. Государство выделило средства на строительство нового здания нашего музея — сегодня конкурс проектов.
— Большое будет здание? — зачем-то спросил Гена.
— Двадцать этажей.
Гена ссутулился, когда выходил из кабинета. Мы спустились по железной лестнице — во всех современных музеях специально сделаны очень неудобные железные лестницы — и едва вышли за порог, Гена сказал:
— Вези к Татарникову.
Сергей Ильич выслушал наш рассказ внимательно, ни разу не перебив. Он лишь прикуривал одну от другой, и слушал, пуская кольца желтого дыма.
— Вы Денису Макарову верите?