— Привет, — радостно произнес Майлз. — Вы, э-э, подождали, сэр. Благодарю, хотя я не думаю что вам стоило себя утруждать.
Брови Форобьева поднялись в легком, ироническом сомнении.
— Вам оказали необычайную честь, лорд Форкосиган, — заявил Бенин, кивнув головой в сторону Звездных Яслей.
— Да, хаут Райан очень любезная леди. Надеюсь, я не слишком утомил ее своими расспросами.
— И получили ответы на все? — поинтересовался Бенин. — Вас действительно выделяют.
Никто не смог бы ошибиться, что в этом замечании прозвучала горечь, хотя никто, конечно, не мешал оставить ее без внимания.
— О, и да и нет. Это такое пленительное место, но, боюсь, его технологии не в силах удовлетворить мои потребности в лечении. Наверное, мне ничего не остается, как еще раз подумать о продолжении хирургических операций. Мне не нравятся операции, они на удивление болезненны. — Он опечаленно моргнул.
Маз выглядела полной сочувствия; Форобьев выглядел просто немного угрюмо.
«Он начинает подозревать, что здесь происходит нечто странное. Черт».
На деле оба — Форобьев и Бенин — выглядели так, словно только присутствие друг друга удерживало их от того, чтобы прижать Майлза к ближайшей стенке и выкручивать ему руки до тех пор, пока из него не выделится хоть какая-нибудь правда.
— Если вы закончили, тогда я буду сопровождать вас до ворот, — заявил Бенин.
— Да. Нас ждет посольская машина, лорд Форкосиган, — многозначительно добавил Форобьев.
Они послушно последовали за Бенином по дорожке, которую он указал. — Все же, настоящей честью для нас сегодня было получить возможность услышать все эти стихи, — пробормотал Майлз. — А как ваши дела, гем-полковник? Имеется ли какой-либо прогресс в вашем расследовании?
Бенин скривил губы.
— Само собой оно не упрощается, — буркнул он.
«Держу пари, что нет».
К сожалению, а возможно и к счастью, сейчас было ни время и ни место, чтобы два профессионала из СБ почувствовали себя раскованно и могли откровенно поговорить.
— О, боже! — произнесла Маз, и все остановились чтобы посмотреть на представление, которое развернул перед ними изгиб тропинки. Это была небольшая искусственная лощина, окруженная леском. В сумерках среди деревьев и вдоль ручейка были разброшены сотни крошечных светящихся древесных лягушек, разнообразно окрашенных, словно фантики конфет, и все они пели. Они пели в хоре, с безупречной чистотой. Один аккорд поднимался и сходил на нет, чтобы сменится другим. Свечение этих созданий усиливалось и ослабевало в унисон пению так, что развитие каждой чистой ноты можно было проследить не только на слух, но и глазами. Акустика лощины разносила по округе почти что музыку с высокой синергетикой звучания. Казалось, мозг Майлза стал замертво на целых три минуты, любуясь абсурдной красотой всего этого, пока несколько покашливаний Форобьева не разбили заклятья, и их группа двинулась вновь.