Тварь (судя по ее ошарашенной морде, не ожидавшая от нас такой самоликвидаторской подлости) шарахнулась в сторону и от греха подальше скрылась под водой.
– Вольха, я не умею пла… – трагически булькнула травница, следуя ее примеру.
«Вижу», – мрачно подумала я, ныряя следом. Что-то нащупав (очень надеюсь, что не тварь или какого-нибудь постороннего утопленника), я отчаянным рывком выдернула это на воздух, сама с головой уйдя под воду. Угадала. Велька закашлялась и так судорожно уцепилась за мою шею, словно я была буйком, а она пыталась его оседлать. Вода щипала глаза и заливалась в рот, я едва успевала отплевываться, не говоря уж о выразительной декламации заклинаний. Правильнее всего, конечно, было бы стряхнуть подругу и, выровняв дыхание, наложить на нее чары непотопляемости, но я не гарантировала, что успею сделать это, прежде чем она исчезнет под водой. И что я смогу снова ее там нашарить. А посему, сцепив зубы, я героически тонула за компанию, пока травница (видимо, вдохновленная моим самопожертвенным примером) не разжала руки.
Такой оборот дела меня совсем не устраивал. Я торопливо развернулась и… уткнулась носом в пряжку Велькиного пояса.
– Кажется, я уже не тону… – смущенно объявила подруга, протирая глаза. Столь блестящие успехи в плавании сразили меня наповал, от неожиданности я перестала барахтаться и… села на дно. Как оказалось, лодка развалилась у самого края омута, откуда я выудила Вельку, и достаточно было пары гребков, чтобы выбраться на мелководье. Вместо этого мы на протяжении пяти саженей отважно боролись за жизнь над пучиной в полтора аршина глубиной.
– Прекрасно, – пробормотала я и, не в силах подняться, на четвереньках поползла к берегу. Подруга, спотыкаясь, шлепала следом.
Повалившись на траву, мы минут двадцать пролежали пластом, тупо глядя на сгущающийся над озером закат, потом Велька виновато шмыгнула носом:
– Вольха, а я ведь тоже не удержалась, засветила в нее заклятием Арварден… вернее, только начала плести…
Я рассмеялась и села. Закат, кстати, был изумительно хорош – особенно если учесть, что он не стал для нас последним. Вода, подражая небу, окрасилась во все оттенки золотого и медного, к которым уже начали примешиваться алый, малиновый и пурпурный. Непромокаемые сапоги стояли где-то на дне омута, а местная плотва с интересом ознакамливалась с моей диссертацией. Зато меч по-прежнему висел в ножнах за спиной. С неимоверным облегчением нащупав рукоять, я возвела глаза к небу, дабы возблагодарить святого Фендюлия, но вспомнила его ехидную физиономию и сдержалась.