Тогда Турс стал совершать намазы новому богу — Аллаху, но его постигло самое большое несчастье: царь отнял землю в долине, а свирепый сель лишил всего в горах… И вот он идет в страну самого Аллаха. Он идет к нему. Что даст он?..
Из темноты на свет огня вышел горец. Турс поднялся навстречу человеку. Судя по войлочной шапке, это был грузин.
Турс немного говорил по-грузински, грузин немного говорил по-ингушски. Народы-соседи, народы-братья. Они понимали друг друга.
— Садись, — пригласил Турс гостя и пододвинул к нему сковородку. — Только пури[40] нету.
Грузин из уважения к Турсу съел кусочек мяса и поблагодарил его. Потом достал из сумки круг кукурузного хлеба, круг сыра, кусок копченого курдюка и подал их Турсу.
— Хлеба надо бы еще, но мука кончилась. Не хватило до урожая.
Турс был удивлен и взволнован. Он взял подношение, поблагодарил незнакомого друга и отнес все в арбу. Он увидел, что и у других костров стоят грузины. Они пришли, чтоб проститься с соседями.
— Что у вас, праздник? — спросил Туре грузина, когда снова раздался колокольный звон.
— Нет. Не праздник. Горе… На Цминда-Самеба[41] старики молятся за вашу дорогу…
Еще долго сидели Турс и гость у костра. И была у них обида на жизнь за то, что люди должны искать свое счастье где-то за семью горами, а не там, где они рождены.
Когда в ауле пропели первые петухи, Турс и гость обнялись, и грузин исчез в темноте. Турс подошел к кибитке.
— Ты не спишь? — тихо спросил он жену.
— Нет, — ответила Доули.
Он прикрыл ее овчиной и прилег рядом.
Ночью ему померещился чей-то тоскливый голос, «Может, это в храме на горе?..» Он прислушался, поглядел с арбы. У костра сидел человек и тихо пел:
…Пророчили муллы нам страшный суд;
Мы видим: родные бросают родное…
Вот он, день страшного суда!..
Это пел одинокий Хамбор.
Короток сон дальних путников. Еще при свете больших звезд они снова собрались в дорогу. И снова буйволиный рев и блеяние овец смешались с возгласами взрослых и плачем детей.
Кто-то первый был уже далеко в пути, когда последние подводы только покидали остывающие костры у Казбека.
Вот шум подвод и скрип колес смешался с ревом Терека и затерялся где-то в бездонной кутерьме ущелья.
Турс, как и вчера, шел последним, за последней арбой. Долго раскачивался на серой дороге его могучий, темный силуэт. Но наконец не стало и его. Ушли.
Они покинули родные горы, когда над ними стояла глухая ночь и было еще очень далеко до рассвета.